При реках Вавилонских
Шрифт:
Добкин наблюдал за перемещением вспышек огня в темноте. Ашбалы стреляли на бегу, а потом падали за первым же естественным укрытием в полном противоречии с тем, что диктовал здравый смысл. Обороняющиеся на холме стреляли по вспышкам. Насколько мог судить Добкин, огонь ашбалов по их скрытым позициям был весьма неэффективен, за исключением одного случайного попадания, о котором ему доложили. Глядя вниз на склон, он видел, как захлебывались вспышки автоматных очередей. Похоже, потери враг все же понесет, пусть даже только ранеными.
На протяжении многих лет Добкин участвовал в стольких сражениях, что, стоя
В целом, несмотря на весь шум, Добкин понимал, что потери будут незначительными с обеих сторон, пока они не сойдутся ближе. Раньше ситуация всегда складывалась именно так. На сей раз он чувствовал, что одержать победу не удастся. Он повернулся к Бергу:
– Они очень медлительны. Но и очень упорны. Наверное, скоро у нас кончатся боеприпасы. Может быть, придется отдать приказ отойти к тому бугру.
Берг покачал головой. Задолго до того, как перейти в разведку, он командовал батальоном в Войне за независимость. На такие вещи у него тоже было чутье.
– Подождем. Мне почему-то кажется, что они прекратят огонь.
Добкин не ответил.
– На рассвете устроим военно-полевой суд над Хоснером, – сухо заявил Берг.
– У нас нет полной уверенности в том, что это он отдал приказ открыть огнь, – возразил Добкин.
– Ты знаешь, что это сделал он.
Берг стоял, держась одной рукой за искореженную алюминиевую стойку. Казалось, его завораживали вспышки оружейного огня и непрерывный свист пуль. Не хватало лишь грохота тяжелой артиллерии, чтобы придать сражению действительно военный характер. Сама стычка напоминала эпизод из американского гангстерского фильма: пистолеты, винтовки, автоматы…
– Так что, генерал? Вы действительно думаете, что не Хоснер дал приказ открыть огонь, не дожидаясь нашей команды? – спросил Берг.
Добкину не хотелось спорить:
– Предполагаю, он сделал это. Но какая, в конце концов, разница, кто приказал?
– Для меня разница очень большая, – отрезал Берг. – Очень большая.
По всей линии обороны огонь велся равномерно, ведь как только осажденные начнут экономить боеприпасы, это послужит для атакующих сигналом, что цель близка, стоит лишь проявить упорство. Однако число очередей, выпущенных израильтянами, быстро сокращалось, и несколько винтовок фактически уже остались без патронов. «Калашниковы» продолжали свою трехголосную симфонию короткими очередями, в то время как Иешуа Рубин непрерывно палил из своего «узи», останавливаясь, только чтобы немного остудить ствол. Брин, истратив сравнительно небольшое количество патронов, сделал десять точных выстрелов.
Теперь ашбалы находились в ста метрах от линии обороны, но с каждым десятком метров их потери возрастали в геометрической прогрессии.
Кто-то бежал к командному пункту с западного склона. Берг и Добкин ждали плохих вестей о том, что ашбалы предприняли вторую атаку вверх по склону со стороны реки. Там всю линию удерживали Макклюр со своим пистолетом, а также мужчины и женщины, вооруженные кирпичами и заточенными обрезками алюминиевых реек. Связной вскочил на пригорок и перевел дух.
– На западном склоне без перемен, – улыбаясь, доложил он.
Добкин улыбнулся в ответ и похлопал парня по спине:
– Единственная хорошая новость, которую я слышал с тех пор, как прошлой ночью одна дама в Тель-Авиве сказала мне «да».
Стоя на коленях рядом с Брином, Хоснер понимал, что конец наступит в ближайшие несколько минут. Чтобы поддерживать такой плотный огонь, просто не хватало боеприпасов.
Защитники холма, словно прочитав его мысли, усилили стрельбу в последнем отчаянно азартном порыве, надеясь вселить панику в атакующих. Хоснер ожидал приближения арабов, которых теперь уже можно было разглядеть в темноте. Ашбалы дрогнули, когда шквал огня разорвал их ряды. Они замедлили продвижение, но не отступили. Тем не менее атака приостановилось, люди боялись идти вперед, но и назад тоже не откатывались. Командиры вопили и пинали их, гоня вперед, пытаясь вновь захватить инициативу. Несколько групп снова неохотно двинулось вверх.
Брин воспользовался тем, что командиры оказались на виду, и за тридцать секунд снял двоих из них. Остальные, осознав происшедшее, поспешили укрыться. Брин начал снова безуспешно искать Риша. Последний час он так пристально изучал лицо мерзавца по фотографии из имевшегося у Хоснера досье, что ему чудилось, будто каждый араб похож на Риша. При этом он отлично понимал, что, увидев его, узнает с первого взгляда.
Израильтяне слышали крики арабов и могли хотя бы частично разглядеть происходящее. Они сделали вывод, что в рядах ашбалов возникли проблемы. Ветераны-израильтяне точно знали, что делать. На глазах у изумленного Хоснера примерно двадцать человек, и мужчин и женщин, без всякого приказа от кого бы то ни было с громким криком ринулись вниз по склону.
Добкин понял, что случилось. Отрешенно и хладнокровно он взвешивал возможность успеха. В основе примитивной шумной контратаки лежала идея вселить страх в сердца смутившихся врагов. Если это делать с достаточным воодушевлением и убежденностью, у ашбалов должна застыть кровь в жилах. Они повернут назад: сначала наиболее трусливые, затем и самые стойкие окажутся вовлечены в паническое бегство, и таким образом обороняющиеся превратятся в атакующих. При отсутствии готовности к обороне неприятель бросится прочь, сломя голову.
Но что произойдет сейчас? Что, если у ашбалов на берегу реки есть дополнительные подразделения? В случае атаки с той стороны Добкин не смог бы послать туда подкрепление. В результате самовольной контратаки все оказались на середине восточного склона. Вот что бывает, когда люди не слушают приказов. Добкин побежал к гребню восточного склона.
Хоснер взял у Брина винтовку «М-14» и стал наблюдать в прицел. В какой-то момент все висело на волоске. Если бы ашбалы не смяли свои ряды, началась бы резня. Легковооруженных израильтян было в пять раз меньше. Они уже находились в нескольких десятках метрах от ашбалов и стреляли со все большей точностью. Иешуа Рубин словно обезумел. Он стрелял на бегу из своего «узи» длинными очередями, и Хоснер подумал, что ствол вот-вот расплавится. Дикий крик Рубина перекрывал все остальные вопли.