Придет вода
Шрифт:
Столь же разнообразны обстоятельства бесконечного то брака, то развода слова и музыки. Трагедия начинается с появления обратной перспективы. Дописьменная поэзия тихо перебирала струны, чтобы не потерять себя. После-письменная врубила столько децибел, что пропала в них.
Как всякое несакральное явление, рок изначально бестрагедиен. Это связано с его сугубо демократической установкой, с его имитационной природой, если следовать терминологии Шпенглера. В бургах музыку делают, утверждал он. Так и городской романс, тихострунный, смердяковский, сделан, сымитирован. Разница в звуке. И в ландшафте, добавляет Шпенглер. Моя 70-летняя мама слушает КУИН наравне с Окуджавой и Паваротти — у нее за жизнь нашло друг на друга несколько ландшафтов.
Парадокс рока верно подметил Ю. Малецкий в романе «Убежище»: «…раскованность… рокеров, в 70–80 годы казавшаяся столь живительной, уже содержала в себе цветы зла, той обыкновенной и страшной расхристанной
Музыка, с которой связана жизнь и гибель Янки Дягилевой — наименее авторское из искусств, потому что наиболее соприродное. Шпенглер говорил: «…музыка — это только слово. «Музыка» существовала всегда и повсюду, даже до всякой, собственно, культуры, даже среди животных». Что правда, то правда! Экологические жанры расцвели в музыке буйным цветом — с подвыванием ветра и плеском волны, записанных вживую, а не посредством синтезатора. Словом, как логосом, обладает только человек, поэтому в словесных искусствах авторство достигает абсолютного выражения. В той мере, в какой рок словесен, он подвергается «авторизации», как бы сам этому ни противостоял. Ситуация напрягается, наступает критическая точка сопротивления — и в муках рождается нежеланный автор — ПОЭТ. Не случайно В. Соловьев подбивает писать о поэзии Янки. [4] Да и что, собственно, можно написать о музыке? Это знают одни музыковеды. А мы, грешные, лепечем о ней, как о природе; в сугубо эмоциональных терминах: «нра» — «не нра», «красиво» — «ужасно».
4
«О поэзии Дилана, Нила Янга, Лу Рида, Моррисона, Майкла Стайпа и даже Мамонова можно писать диссертации, однако кто напишет статейку о поэзии Янки Дягилевой в песне «Ангедония»?». (В. Соловьев, «Рок-н-ролльный бэнд» — прим. сост.)
В наивной попытке ампутировать автора маячит древний синкретический человек, который, сжигая чучело Зимы, верил, что тем самым покончил с этим дискомфортом навечно. Ибо автор — гений. Автор — Бог. Авторство — изначальное неравенство. Без автора окончательно развяжется контртеологический (Р. Барт) инстинкт «людей искусства», принимаемый ими за свободу. Задачи, которые поставил перед собой рок — воссоздать синкретизм искусства — разбились об индивидуальную, личностную природу искусства христианской эры. Богоборчество способствовало обретению личного Бога, разрывание смыслов породило новые. Иной свободы не дано. Человек обречен на созидание, ибо создан, и на саморазрушение, посягая на разрушение вовне. И, пока жив, человек будет претендовать на авторство, Бобчинский и Добчинский будут продолжать свой спор, а ученые нехристи будут отчленять тварь от творения.
Л. Я. Гинзбург заметила, что по сочинениям Фрейда подростки начала века «выбирали себе будущую трагедию». Подростки конца века рождались, инфицированные трагедией. Наградив их наследственными комплексами, добрые родители во благовременье сдавали детишек на излечение милым педагогам, после чего заведение профессора Снежневского казалось пряничным домиком, а зачастую и неуязвимым домиком Наф-Нафа. Но неужели там ставились такие красивые диагнозы — «отсутствие радости»? «Ангедония» — штука изобретения профессора Рибо — подробно описана в замечательной книге Вильяма Джеймса «Многообразие религиозного опыта». Читала ли эту книгу Янка или проинтуичила, по обыкновению таланта, Бог весть. Скорее всего, она подпала под весьма плодотворную теорию той же умницы Л. Я. Гинзбург — теорию «культурного подключения». Культура настолько глубоко преемственна, что всякие поползновения к
Судя по всему, вещи этого «психоделического» цикла Янка исполняла достаточно редко («Крестом И Нулем», «Отпустите Меня»). Я отнюдь не считаю их шедеврами. Они если обладают достоинствами, то не поэтического свойства, а энергетического и ученического. Если войти в знаковую систему, предложенную В. Соловьевым, эта доморощенная психоделика относится к духовному акынству. Янка вряд ли владела английским так, как БГ. Она «культурно подключалась», разминала мускулатуру. Судьбу, как и поэзию, она обретала в иных пределах. «Крест И Нуль», при магической их подоплеке, все же отзывают сатирами Высоцкого («Параноики чертят нолики») на психушный досуг. Метафора, образованная путем отсечения флексий от «крестиков и ноликов», высосана из пальца, из молодого желания необыкновенности. Рефрен «Отпустите Меня!» среди всех суицидных аллюзий Янки тоже традиционен: «Остановите Землю — я сойду». «Ангедония» — слово, куда как экзотическое, но КПД его невысок в контексте всего, что сделано Янкой загодя и — особенно — «После». Может быть, это — изживание предыдущего, открыто социального, фантастически талантливого, но уже не могущего удовлетворять Янку, периода, проходившего на лобовом панковском фоне?
Поэт Б. Поплавский погиб от предозняка героина. Он писал: «Притяжение музыки есть притяжение смерти». Бердяев высказался по поводу дневников Поплавского: «Искренность современной души совсем особенная, она осуществляется в процессах дезинтеграции личности». Дезинтеграция — дословно — бесчестие. Сострадание же не должно мешать истине — ни медицинской, ни философской. Мало ли чего мы не берем на себя в юности! Каких нарядов не примеряем! И только подлинно трагические души идут до конца. «В отношении Поплавского к музыке, — пишет Бердяев, — отразилась его утеря личности». Поплавский был горячим танатопоклонником, как истинный декадент.
Один из парадоксов рок-культуры в том, что она, при внешней авангардности, развивается в «последние времена» культуры человечества, и уже поэтому изнутри упадочна. Эта ночная, упадочная сторона, не потеря смысла, а истовое желание его потерять, влекла Янку к бесконечным играм со смертью. Интеллектуальная честность художника связана с абсолютно религиозным ощущением слова как силы. Может быть, Янка не успела за смыслами, ею же рождаемыми, может, наоборот, постоянно провоцировала строки, которые «с кровью убивают». Вечная реагентность, «глазливость» поэта, зависимость от тысячи случайностей заставляют его пользоваться против толпы газовыми баллончиками «страшилок». Эта игра «он пугает, а нам не страшно» в роке приобрела характер мании. Но Янка принадлежала к тому редкостному типу, который пугая — пугается сам. Так, говорят, было с Гофманом. «Берегитесь меня!» — вопили ее страховитые сопровождающие. «Мне все кричат: Берегись!» — отвечала Янка.
Ее суицидные метафоры многочисленны и разновариантны: от фрондерского «Украсить интерьеры и повиснуть на стене» до игрового «Выше ноги от земли!». От выбора «темный пролет, крепкий настой» до оксюморона «изначальный конец». И так вплоть до великолепного гимна самоубийц «Домой!», по сравнению с которым «Ангедония» поэтически просто беспомощна, наконец, до идеологического оправдания самоубийства:
Кто не покончит с собой, Тех поведут на убой.Все это могло остаться на уровне вытеснения, как Вертер у потенциального самоубийцы Гете, а могло… И стало! Но напоследок послало нам период такой концентрации подлинности, который в прежние времена называли гениальностью.
Феномен рока — это феномен самоучки. Выдающийся гитарист Эрик Клэптон вспоминал, как он учился играть, «снимая» партии прямо с пластинок. Действительно, на рок-муыканта нигде не учат. Но феномен самоучки состоит не в отсутствии специального образования, а в том, что все бывшее в культуре воспринимается как небывшее, книжное знание не то, что отрицается, а как-то не берется в расчет. Рок — явление корпоративное. Все, сделанное в другом жанре, подвергается сомнению или отвергается с порога. Это вообще свойство демократических предприятий, связанных с изменениями ландшафта. Искусство романтическое, светское, рок скептичен и насторожен, когда речь заходит о творческой или религиозной дисциплине. Да и статус контркультуры нуждается в постоянном подкреплении. Интуитивные ходы Янки поразительны, и в то же время она редуцирует слово «ориентиры» («орентиры») и употребляет глагол «пролезать» в просторечном варианте «пролазит».