Придон
Шрифт:
С грохотом разбивались тяжелые мраморные статуи. Мелкие нередко падали на груду дорогого платья, уцелевали. Разгорячившиеся воины не поленились подтащить к окнам и протиснуть через узкие проемы с десяток статуй древних героев в полных доспехах и вооружении. Одно окно для этой цели расширили тяжелыми топорами. Статуи падали с тяжелым грозным грохотом Внизу их поднимали с веселыми воплями, ставили под стенами домов и метали топоры, стараясь обухами расплющить носы. Когда затупили топоры, кто-то принес молот, из-за него едва не подрались.
Молодой
Сам он невольно засмотрелся на груду бранных доспехов, застольные тут же – из тончайшего железа, покрытого золотом, разукрашенного мордами зверей, головами птиц, рылами кабанов и летящими драконами. Но даже бранные, что из прочнейшего стального листа лучшей закалки, выкованного по своим рецептам горным народцем, тоже утыканы сапфирами, топазами, бриллиантами и рубинами, как будто драгоценные камни подбирали не но цвету, а по размеру: чем крупнее, тем красивее. На этих до-спехах не найти следов молота, а блещут так, что ослепят пытающегося загородить дорогу: как будто надевший такие доспехи надевает на себя солнце.
Заметно, что поножи и стальные рукавицы до локтей сперва пытались сносить в одну кучу, но в сумятице скоро все разладилось, и, помимо большой кучи, искусно выделанные рукавицы валялись и среди ларцов из серебра и золота, и среди груд дорогих плащей заморского бархата, где каждая застежка украшена крупными бриллиантами.
Даже уздечки, как рассмотрел Придон чуть дальше, украшены золотыми нитями и усыпаны мелкими бриллиантиками, изумрудами, рубинами, топазами и множеством других камней, большинству из которых он не знал названия, но дивным блеском своим завораживали и вносили смятение в душу.
Подбежал воин, почтительно подал чашу из чистейшего алмаза, похожего на застывший свет.
– От нашего десятка, – сказал он весело, – кто еще достоин такой красоты?
– Спасибо, – ответил Придон.
Он повертел чашу в руках, любуясь игрой света. До этого дня даже не мог подумать, что могут быть такие исполинские алмазы и что можно вот так с ним, теперь это большая чаша в золотой оправе, с массивной золотой ножкой, по ободку плотной цепочкой гуськом идут, тесня друг друга, тщательно подогнанные рубины волшебного оттенка.
Но даже вся оправа из крохотных фигурок сцепившихся в смертельной схватке драконов, грифов и грифонов, отдельно – сцены захвата крепостей, и все сделано настолько искусно, что, как ни напрягай взор, все равно даже в крохотном рубинчике размером с зернышко проса видны скачущие всадники, стены со взбирающимися по лестницам воинами, орлиные лица
Подошли от ближайшего костра Щецин, Аснерд, Прий. Прий вообще покачивался, словно пьяный, рот до ушей, глаза хмельные. Прокричал ликующе:
– Я знал, что куявы богаты! Но не настолько же…
Щецин сказал за его спиной потрясенно:
– Это даже не богатство! Это даже…
Он запнулся, Прий подсказал гордо:
– Сокровища!
– Это даже не сокровища, – огрызнулся Щецин. – Сокровище – это когда отроешь зарытый кувшин с десятком серебряных монет! Большое сокровище – если монеты золотые. И просто несметное, если монет до горлышка. А здесь… здесь вообще голова кругом! Вон только на этом майдане полсотни сундуков с такими золотыми вещицами, что само золото – тьфу, настолько все искусно сделано! Придон, мы это сделали!.. Ты это сделал.
– Мы, – поправил его Придон. – Мы. Артане.
Сердце стучало громко и мощно. Грудь едва не лопалась, распираемая изнутри раскаленным валуном, что все рос в размерах.
Он посмотрел на чашу, с размаху бросил ее о каменную стену. С тончайшим звоном мелкие осколки алмазов разлетелись, блеснув на солнце, как льдинки. Рубины покатились под копыта коня, как застывшие капли крови.
– Мы, – повторил он, – артане.
Следующая куча общей добычи оказалась еще выше. В основном сундуки и ларцы. Замки сбиты, некоторые ларцы, которые забросили наверх, постепенно сдвигаясь, перевернулись, и, когда Придон подъехал, куча блестела, осыпанная золотыми монетами дивной чеканки, жемчугом, рубинами, яхонтами, кольцами и перстнями искуснейшей работы, брошками, заколками, изящными палочками из рога единорога для чесания спины.
Заходящее солнце бросало кровавые лучи на сокровища, и самоцветы вспыхивали прекрасным зловещим огнем. Утром они заблестят чистым и радостным огнем невинности, но сейчас они само неистовство, гнев, пожары, пролитая кровь, победные крики и плач покоренных.
Таких куч оказалось несколько, никто их не охранял, но местные страшились подойти близко, а сами артане были слишком хмельны победой, раздувались от гордости, чтобы кто-то из них подобрал хоть камешек.
Но это сегодня, подумал Придон неожиданно трезво. А завтра-послезавтра уж начнут набивать карманы. И зашивать золотые монеты и кольца в седла. А когда появляется богатая добыча, то возникает мысль, что ее надо сберечь…
Он не понял, почему на душе сразу стало гадко, словно нечаянно проглотил старую больную лягушку. Но гадко стало, он сразу ощутил, что устал, что плечо ноет от страшного удара палицей местного великана.
С дальней площади доносился рев молодых сильных голосов. Артане пели боевую походную песню о славном витязе Кармалюте, о его верном коне и очень красивой, конечно же, потому и неверной, беспутной жене. Придон прислушался, быстро взглянул на Прия. Брови военачальника сошлись на переносице, глаза поблескивали. Он не выглядел встревоженным, ноздри широкого носа часто подергивались.