Приемное отделение
Шрифт:
Чертыхнувшись и сделав жене страшные глаза, которых она, надо сказать, нисколько не боялась, Павел Данилович дал себя осмотреть. Все повторилось заново, вплоть до просьбы поднять выпрямленную ногу.
— Там отек, вот и не получается, — со знанием дела объяснил доктору Павел Данилович.
— Я, конечно, не травматолог, — замялся доктор, — но надо бы уточнить… Желательно как можно скорее.
— Опять рентген?! — загремел начальственно Павел Данилович. — Опять облучаться?! Да еще в самом таком для мужчин месте?!
— Ой, можно подумать! — встряла жена. —
«Это с тобой „можно подумать“, — проворчал про себя Павел Данилович, с отвращением глядя на складчатые телеса жены, туго обтянутые халатом, и с не меньшим отвращением слушая ее голос, — а с Олей очень даже ничего, до трех раз».
Оля, милая чаровница с припухшими по-детски губами, нежным телом и точеной фигурой, своими прикосновениями добивалась невозможного. И не только прикосновениями. Вот сейчас, стоило только о ней подумать, как сразу же обозначилась эрекция. Павел Данилович, и без того красный от выпитого коньяка, покраснел еще больше. А ну как доктор сочтет, что это его прикосновения вызвали такую реакцию…
— Перелом вертлужной впадины без смещения! — объявил приговор рентгенолог.
Это было совсем другое приемно-диагностическое отделение в совершенно иной больнице. Никакой суеты, никакого пренебрежения и невнимания, никаких жестких кушеток. Удобные диваны и кресла, мягкий свет, бесшумные каталки, легкий до неуловимости, но очень приятный запах жасмина в воздухе, чуткий, предвосхищающий желания, персонал, плазменные экраны по стенам, нечто призванное изображать оранжерею в тупиковом конце коридора… Серьезная клиника для серьезных людей.
— Проще говоря — трещина, — подхватил заведующий травматологическим отделением. — Лечение очень простое — время и ограничение нагрузок на левую ногу, чтобы избежать артроза.
— Диагноз не вызывает сомнений? — уточнил Павел Данилович.
— Никаких! — хором заверили врачи…
На следующий день в благословенное послеобеденное время, когда срочные дела сделаны и можно найти минутку для общения, Павел Данилович позвонил руководителю департамента здравоохранения и по-свойски, не стесняясь в выборе выражений, поделился впечатлениями от своего пребывания в хирургической приемной шестьдесят пятой клинической больницы. Доброго слова удостоился только дежурный терапевт Алексей Иванович, фамилию которого Павел Данилович не знал.
— Единственный нормальный человек среди этой своры м…ков, — сказал о нем Павел Данилович. — Я считаю — такие кадры надо ценить и продвигать. А то скоро нормальных врачей совсем не останется…
Собеседник, довольный тем, что Павел Данилович просто высказывает недовольство, а не мечет громы и молнии со всеми вытекающими из этого процесса последствиями, пообещал разобраться и принять меры. Виновных примерно наказать, а дежурного терапевта Алексея Ивановича оценить по достоинству.
Непотопляемый бедоносец
— За необоснованную госпитализацию нам дают выговора. Вот вы сейчас откажете, а я выговор получу. Вдобавок к тому,
Врач «Скорой помощи» не уговаривал и не жаловался на жизнь, а просто излагал суть. Ровным бесстрастным голосом. Таким голосом говорят люди, уверенные, что их поймут, или те, которым давно все опостылело, стало безразличным.
— …Они же вызывают для госпитализации. Вещички соберут, воду перекроют, звонят по «ноль три» и ложатся на диван — изображать умирание…
— Но вы же видите, что это театр, коллега.
— Вижу, а что делать? — Коллега пожал плечами. — Я уеду — она вызовет повторно. А повторы положено госпитализировать. Если она еще и в третий раз вызовет, то две предыдущие бригады вполне могут по выговору огрести. Не повезешь — выговор, повезешь, но не госпитализируешь — тоже выговор. Замкнутый круг, театр абсурда…
— Абсурда в нашей жизни хватает, — согласился Алексей Иванович.
Добавлять, что в столице, на его взгляд, абсурда больше, чем в провинции, не стал. Если коллега москвич, то может и обидеться.
— Благодарю за понимание, — усмехнулся врач «Скорой помощи». — Работа у нас такая — мы кругом виноваты и каждому должны. Ну так что будем делать, доктор?
Алексей Иванович призадумался. Классически, с почесыванием затылка.
— Вы, доктора, учтите, что обратно я не поеду! — «Больная», слышавшая весь разговор из коридора, просунула голову в смотровую. — Я поперек ворот лягу, чтобы ни одна машина проехать не смогла, если вы меня выгоните! Приехала к вам — так лечите!
Она настороженно и недоверчиво глядела из-под насупленных бровей то на Алексея Ивановича, то на врача «Скорой помощи». Медсестра Алина открыла было рот, чтобы сделать нахалке строгое внушение, но, встретившись взглядом с Боткиным, передумала. Невысказанное трансформировалось в зевок. Этой ночью Алина вдоволь «наколобродилась», по ее собственному выражению, в ночном клубе и теперь хотела только одного — поспать хоть чуток.
— Я вас госпитализирую, — пообещал Боткин, поняв по выражению лица женщины, что предопределенное все равно станет неизбежным, — только скажите, зачем вам так надо в больницу? Неужели здесь лучше, чем дома? Мне чисто по-человечески интересно.
«Больная» молчала, только глазами туда-сюда зыркала.
— И мне очень интересно, — поддержал скоропомощной доктор. — Дома у вас так славно, уютно. Живете вы, как я понял, одна, сама себе хозяйка…
— А обратно не отправите? — спросила «больная».
По лицу ее было видно, что она колеблется — сказать правду или не сказать.
— Честное медицинское — положу в терапию! — ответил Алексей Иванович. — Говорите правду, не бойтесь.
— Чего мне бояться? — проворчала «больная». — Не те уже годы, чтобы бояться. Сестра у меня живет в Саратове, родная, старшая. Вот на Новый год собралась я к ней, погостить. Годы наши такие, что надолго лучше не откладывать. Потому и хочу в больницу.