Приемные дети войны
Шрифт:
"Опасные" звучали так:
До тебя мне дойти нелегко, А до смерти — четыре шага."Безопасные" должны были звучать по-другому:
До тебя мне дойти нелегко. Но дойду, хотя ты далека…Под шуршание гальки Ханыков с Володей спустились по откосу к Днепру. Вода была черной, как дно глубокого колодца.
Долго ждать оказии
— Пристроимся к ним, — шепнул Ханыков.
Небо проснулось от спячки. Ввысь взлетали осветительные ракеты, прозванные "лампадками". Их резкий, пульсирующий свет выкрасил реку в неестественные тона. И только речное "сало" — дань ранним заморозкам — не потеряло первоначального цвета.
Ханыков с Володей нагнали пехотинцев, когда те, покрякивая от залетающих за шиворот ледяных брызг, размещались в лодке.
Перегруженная людьми посудина двинулась к левобережью. Она лавировала между кусков льда, хлюпала носом по волне, с превеликим трудом выгребала к намеченному ориентиру — подрубленной прямым попаданием снаряда березе.
Метрах в десяти от лодки плюхнулась мина. Она лопнула гулко — со звуком расколотой о стену бутыли, вырыла посреди Днепра глубокую воронку. Вперекрест ударили пулеметы — трассирующие пули прочертили пунктиром воздух и сгорели, не долетев самой малости до берега.
— Ох, кажись, заприметили! — приглушенно воскликнул кто-то из гребцов.
— Вслепую бьют! — возразил старшина Ханыков.
Володе стало неуютно. Что за прикрытие — надувные бока хлипкого этого суденышка? Чиркнет осколком — и ходи ко дну.
— Бр-р!
Следом за пулеметами залаяла скорострельная тридцатисемимиллиметровая пушка по прозвищу "убойница". За кормой, ближе к середине Днепра, забурлили водовороты. В уши пыхнуло горячим, спрессованным воздухом. Плоское днище, проседающее под тяжестью тел, заходило на мелкой волне, издавая тягостные, напоминающие причмокивание звуки.
Подрубленная снарядом береза проплывала мимо. Чертыхаясь, гребцы налегали на весла из всех сил, но лодку все-таки сносило с курса. Их отрывистые крики услышали телеграфисты, прокладывающие кабель.
— Эй, служивые, чью мать обговариваете? — донеслось с берега.
— Гитлеровскую!
— Тогда держите подарок.
В воздух, словно лассо, взметнулся телефонный кабель. Володя ухватисто поймал его и напрягся, подтаскивая лодку к отмели.
Через несколько минут, разделившись с Ханыковым, который направился к разведчикам за печуркой, он был уже на командном пункте дивизиона. Здесь текла своя, строго упорядоченная жизнь. Начальник штаба старший лейтенант Лобарчук возился с картой, помечая на ней обнаруженные цели, замполит капитан Захаров при слабом свете ночника заполнял бланк "похоронки", сержант, стоящий у стереотрубы, неторопливо покуривал козью ножку, радист внимал эфиру, время от времени выкрикивая: "Гвоздика, ты меня слышишь?"
— Здравия желаю! — доложил Володя.
— И тебе того же, — улыбнулся Захаров. — С чем прибыл?
— Прислали за питанием для рации.
— Радист!
Но радист и без напоминаний капитана Захарова уже копошился в вещевом мешке, выволакивая оттуда запасные аккумуляторы.
— Как дела у вас там обстоят? — старший лейтенант Лобарчук махнул головой в сторону Днепра.
— Пока тихо. Немцы будто уснули.
— Знаем мы этот сон. Просто ночью они не вояки.
— Да нет, — заметил капитан Захаров. — Скорей всего, им невдомек, что переправился лишь один наш батальон. Думаю, они перегруппировываются сейчас в ожидании штурма.
— Тогда мне пора! — сказал Володя.
Прихватив аккумуляторы, он покинул КП, направился к условленному со старшиной Ханыковым месту встречи. То и дело под ноги попадали бревна, пустые канистры из-под бензина, пригодные для поплавков, сбитые из штакетника плотики — так называемые подручные средства для переправы. Вдали слышалось характерное постукивание металла о дерево. По всей видимости, саперы там готовили к предстоящим рейсам понтоны.
Приближался рассвет. Мохнатые пласты тумана ползали у кромки воды. Свежело. Порывы ветра становились все ощутимей.
По реке густо шло "сало". С шуршанием и потрескиванием плыли льдистые глыбы, обдирая бока друг Другу.
Шагая вдоль берега, Володя наконец различил в разноголосице зычный бас Ханыкова. Старшина разносил кого-то:
— Чтобы вам пусто было! А ну, запрягай свою посудину!
— Мы не спешим на тот свет! Вот разгонит лед, тогда и выйдет на воду.
— Черт вас побери! — устало выругался старшина и, увидев Володю, поспешил к нему навстречу. — Погляди на них, этих героев! Чистой воды захотели! Ишь ты!
— Загорать нам здесь до утра! — обреченно вздохнул Володя.
— Подожди "загорать", — ворчливо возразил Ханыков. — Голь на выдумки хитра. Забыл?
— Помню.
— Вот и я помню. А ну, двигай ножками!
Обогнув понтоны, они приблизились к пехотинцам, ладившим разборную фанерную лодчонку, тонкостенную, хлипкую, будто сотворенную из папиросной бумаги.
— Двоим нам не втиснуться, — мгновенно определил Ханыков.
— Тогда отвлекай пехтуру, — заговорщицки прошептал Володя.
Старшина понимающе кивнул, подошел к вертлявой лодчонке и бухнул как в колокол.
— Прихватите меня ребята!
— Отвали, земеля. Самим тесно.
— Мне на тот берег нужно.
— Всем на тот берег нужно.
Пока Ханыков препирался с десантниками, Володя незамеченным забрался на корму, угнездился на сиденье, между двух солдат. В ногах поставил печурку, а на нее сгрузил вещмешок с аккумуляторами.
— Отчаливай!
Перегруженная лодка покинула мелководье и, ош-крябываясь бортом о куски льда, рывками продвигалась вперед. Солдаты-попутчики, не имея весел, гребли, стоя на коленях, саперными лопатками. Вражеские пулеметчики отчего-то молчали. Скорей всего, не примечали утлое суденышко. Тишина успокаивала, думалось: проскочим без помех. Но не тут-то было!