Приговор

Вообще говоря, это не фантастический роман. В нем нет ни магии, ни недоступных современной науке

технологий. Впрочем, если очень хочется, можно отнести его к жанру альтернативной истории. В этом случае предположим, что империя Карла Великого не распалась после его смерти, а просуществовала еще несколько столетий, распространившись при этом на всю Европу (включая Британию и славянские земли), а возможно, и дальше – прежде, чем ее все же постигла участь всех империй. Тогда действие большей части романа происходит где-то на юге Франции (хотя культура и язык Империи сочетают в себе черты, доставшиеся от разных европейских народов), а подбор тропического архипелага на роль Изумрудных островов оставляю читателю в качестве самостоятельного упражнения. Впрочем, с тем же успехом это может быть и некий параллельный мир, отличающийся от нашего не только историей, но и географией. Все это, на самом деле, не имеет значения.

Топонимика и топография вымышлены. Главной денежной единицей Империи является крона; номинально в кроне сто хеллеров, в хеллере два гроша, однако на практике золотые и медные деньги имеют разный курс. Технический прогресс в Империи в каких-то областях может опережать известную нам версию истории, а в каких-то – отставать от нее.

У этого романа два источника вдохновения – песня группы "Крематорий" "Маленькая девочка" и фильм "Город потерянных детей" (тем, кто любит читать под музыку, рекомендую саундтрек из этого фильма). Впрочем, прямого отношения к сюжету они не имеют. Это – совсем другая история.

Долгий летний день уже клонился к вечеру, а лес все не кончался. Вообще-то я люблю леса. Ехать теплым днем под раскидистыми кронами вековых деревьев, вдыхая родниковой чистоты воздух и слушая негромкую перекличку птиц, куда приятней, чем пробираться сквозь гам и толчею узких кривых улиц, где в общую вонь сточных канав вливается то едкий смрад из мастерской кожевенника, то тяжелый дух мясной лавки. Однако ночевать удобнее все-таки под крышей. А я уже вторые сутки не встречал жилья, если не считать сожженной деревни, которую я миновал утром. Эти края и в довоенные времена были не слишком густо населены, а уж теперь… Карты у меня не было, уж больно дорого они стоят – да и можно ли в наше время доверять картам? – но заросшая тропка под копытами моего коня должна же была куда-нибудь вести. Впрочем, судя по ее состоянию, не ездили по ней уже давно. Кое-где она и вовсе пропадала под зеленым ковром молодого подлеска. Здесь, на юге, все растет быстро.

Наконец между деревьями впереди замаячил свет открытого пространства. Мой притомившийся конь, чуя близкий отдых, прибавил шагу, и не прошло и четверти часа, как мы выехали на берег озера.

Озеро было не слишком большим, и, насколько я мог разглядеть, никакая речка не вливалась в него; очевидно, его питали подземные источники. На противополжной стороне все так же зеленел нетронутый лес, однако тропа сворачивала вдоль берега направо, и, поворотив коня в ту сторону, я различил сквозь кроны деревьев очертания массивных стен и башен. Замок! Что ж – это даже лучше, чем ночлег в убогой крестьянской лачуге или на грязном постоялом дворе. Если, конечно, меня пустят внутрь. Но отчего бы и не пустить? Одинокий путник не производит впечатления опасного, а провинциальные бароны, всю жизнь проводящие в подобной глуши, охочи до новостей и оттого не особо обращают внимание на титулы.

Однако, чем ближе я подъезжал, тем больше убеждался, что едва ли мне доведется рассказывать здесь новости. Плющ и мох густо покрывали стены, подобно плесени на гнилье; черные провалы бойниц и выбитых окон напоминали глазницы черепа. Кое-где над ними еще можно было различить серые языки застарелой копоти. Над круглым донжоном

торчали редкие черные головешки – все, что осталось от бревенчатого шатра крыши. Окончательно об участи замка мне поведали засыпанный в нескольких местах ров, некогда соединявшийся с озером (ныне в оставшихся обрывках рва стояла тухлая вода) и валявшаяся на земле обгорелая створка ворот, судя по всему, вынесенная тараном (теперь на ней уже кое-где зеленела трава). Что ж – не было ничего удивительного в том, что война добралась и в эти леса. Судя по всему, со времени разыгравшихся здесь кровавых событий прошел уже не один год. И едва ли кто-нибудь из владельцев замка уцелел, раз не было никаких попыток восстановить родовое гнездо. Опять-таки, ничего удивительного.

С мечтой о сытном ужине из баронских кладовых приходилось проститься. Равно как и о ночлеге на мягкой постели. Нет никаких сомнений, что внутри все разграблено и сожжено. Но каменные стены – это все-таки по-прежнему каменные стены, и ночевать, конечно, следует внутри. Возможно, другой на моем месте испугался бы оставаться на ночь в таком месте, где пролилась кровь, а вокруг на многие мили – ни единой живой души, однако я не верю в суеверную чепуху. Будь в россказнях о привидениях хоть капля правды – после всех войн и убийств прошлого от призраков было бы уже просто не продохнуть.

Однако я долго рассматривал замок из-за деревьев, не решаясь выехать на открытое место, ибо в развалинах могла таиться и вполне реальная опасность. Преимущество каменных стен и сводов над лесной землянкой очевидно не только мне, а лихих людей за последние годы развелось немало. Сейчас хватает и господ дворян, выходящих на большую дорогу – что уж говорить о простых мужиках, вроде обитателей утренней деревни. И пусть, по большому счету, они не виноваты в том, что лишились крова и имущества, но путнику, на котором они захотят выместить свои несчастья, от этого не легче. Правда, тех, кто вздумает на меня напасть, ждет крайне неприятный сюрприз. Но все равно, лишние проблемы мне ни к чему.

Однако ничего подозрительного мои наблюдения не показали. Похоже, что замок был мертв окончательно – не как труп, в котором еще копошатся черви и жуки, а как начисто обглоданный скелет. Оно и логично, ибо чего-чего, а большой дороги в этих краях не наблюдается. Может быть, я – первый человек, появившийся на этом берегу с тех пор, как его покинули солдаты победителя. Более не таясь, я выехал на открытое место и, перебравшись через полузасыпанный ров, въехал во внутренний двор, уже поросший травой. Конюшни и прочие службы были, конечно же, сожжены, так что я просто стреножил своего жеребца и оставил его пастись, а сам отправился осматривать руины.

Внутри замок производил еще более тягостное впечатление, чем снаружи, ибо здесь дожди не могли смыть жирную копоть со стен и потолков, и зеленая поросль не затягивала старые раны. В комнатах громоздились останки сгоревшей мебели (кажется, в нескольких местах ею пытались баррикадировать двери – без особого, очевидно, успеха), кое-где на полу валялись истлевшие обрывки фамильных знамен и гобеленов. На всем лежал густой слой пыли и грязи. Наклонившись, я поднял с пола оловянное блюдо; чуть дальше валялся кубок, сплющенный солдатским сапогом. На лестнице мне попался щит, разрубленный надвое – деревянный, окованный железом лишь по периметру. Как видно, гарнизон замка не отличался хорошим вооружением, да и сами хозяева явно не входили в число самых богатых родов Империи. Я был готов и к другим находкам, ибо давно прошли те времена, когда после боя всех павших предавали земле согласно обычаю, не деля на победителей и побежденных. Теперь – хорошо, если выкопают общую яму хотя бы для своих, а оставлять зверям и птицам мертвых солдат противника давно стало нормой. Однако пока что человеческие кости мне нигде не попадались. Может быть, крестьяне, наведавшиеся сюда после сражения, все же исполнили последний долг перед своими сеньорами, а заодно и теми, кто им служил, хотя в такое благородство не очень верилось. Или же командир штурмующих оказался человеком старых рыцарских правил – в это верилось еще меньше.