Приговор
Шрифт:
В комнате, оказавшейся достаточно приличной для такого рода заведения (и даже пьяные голоса сюда не доносились), я поставил на стол оставленную нашим провожатым зажженную свечу в подсвечнике и, достав мыло, попросил Эвьет полить мне на руки из кувшина. Зажурчала вода, стекая в таз. Легкая саднящая боль в первый миг даже не привлекла моего внимания. Затем я чертыхнулся.
– В чем дело? – девочка посмотрела на меня, затем на мои мокрые руки. Я тоже смотрел на них. Точнее, на тонкую красную линию, протянувшуюся по тыльной стороне правой кисти.
– Это же просто царапина, – удивилась Эвелина, проследив направление моего взгляда.
– Да, поэтому я и не заметил ее сразу… Вся проблема в том, от кого я ее получил.
– "Промыть рану большим количеством воды и, в случае сомнений, прижечь ее", – процитировала Эвьет то, чему я ее учил. – Может, еще не поздно?
– Поздно, – покачал головой я. – Та дрянь, что была у него под ногтями, уже в моей крови. Что еще вы можете порекомендовать, коллега?
– Ммм… экстракт из корня тысячелистника?
– Верно. Из того, что у меня имеется при себе, это, пожалуй, лучший вариант. Будем надеяться, этого хватит, и завтра я не проснусь, покрытый язвами.
Утро и впрямь не принесло никаких неприятных открытий. Позавтракав и расспросив слугу о прошедшем здесь недавно войске и о дороге, мы выехали в путь. По всему выходило, что мы, выстроив маршрут через несколько окрестных деревенек, благополучно объедем стороной Ра-де-Ро и вновь выберемся на хороший тракт, где и нагоним Рануара уже этим вечером. Ну или, если граф гонит свою пехоту ускоренным маршем, на следующий день.
Небо, к радости путешественников и несчастью опять тщетно ждущих дождя крестьян, в очередной раз было совершенно ясным, без единого облачка, и солнце светило вовсю, припекая даже в утренние часы. Ветра не было, и, за исключением наяривавших в траве кузнечиков, ничто не нарушало тишины. В этой атмосфере мира и покоя легко было забыть, что мы едем по следам армии, направляющейся для участия в жестокой, возможно – решающей битве. Даже селения, мимо которых мы проезжали, не производили такого удручающего впечатления, как обычно. Чаще всего ехать следом за войском, даже движущимся по собственной территории – удовольствие сомнительное: деревни обчищены как интендантскими командами, так и "частной инициативой" отдельных солдат, и у угрюмых и озлобленных жителей невозможно раздобыть ни еду, ни информацию. Однако на сей раз войско двигалось под личным командованием графа по графским же землям, и он, очевидно, следил, чтобы крестьянам не чинилось лишнего разора. В самом деле, глупо отбирать корм у овец, которых сам же стрижешь – правда, большинство представителей правящего сословия не в состоянии понять даже это.
К полудню мы добрались до малоприметной каменистой тропки, о которой узнали на постоялом дворе, и свернули по ней к северу, окончательно оставив реку позади. Солнце к этому времени разошлось вовсю – я люблю тепло и прекрасно переношу жару, но тут уже даже я счел, что это чересчур. Приходилось то и дело утирать пот и прикладываться к фляге, которая в результате быстро опустела. Я уже не чувствовал себя в силах что-либо рассказывать своей спутнице пересохшим ртом и не мог дождаться, когда мы доберемся до очередного колодца или речки. Эвьет, правда, ни на что не жаловалась, но просить у нее поделиться содержимым ее фляги я счел ниже своего достоинства. Справа от дороги показался пруд; я радостно спешился, но, пройдя сквозь высокие сухие камыши, обнаружил, что пруд сильно обмелел, и вода в нем цветущая и мутная. Пить ее я, конечно, не рискнул – только умылся, но и это не принесло особого облегчения, ибо вода оказалась теплой и к тому же пахла тиной и мокрой грязью. Пришлось ехать дальше, вглядываясь в дрожащее над землей марево; вдали уже зыбко маячили вершины холмов, и было в размытой неустойчивости их очертаний нечто тошнотворное; вблизи белая пыль на сухом растрескавшемся грунте казалась нестерпимо яркой под слепящими лучами солнца, и я невольно прикрывал глаза. Как назло, по-прежнему не было
Наконец в знойной дымке обозначились нечеткие силуэты сельских домиков. Я нетерпеливо пришпорил Верного. "Тебе тоже, небось, не в радость бежать по этой жаре, – подумал я, – зато быстрее напьешься."
– Дольф, куда мы так несемся? – спросила Эвьет.
– Пить, – коротко ответил я.
Вскоре мы уже были у колодца. Я спрыгнул на землю; виски отозвались пульсирующей болью. Вытянув ведро ледяной воды, я пил, пока от холода не заломило зубы, а затем вылил все, что оставалось в ведре, себе на голову. Стало немного легче. Я столкнул ведро вниз и вытащил его по второму разу, чтобы наполнить наши фляги и поилку для Верного.
Корчмы в сельце не оказалось, но я почувствовал, что из-за этой жары у меня совершенно нет аппетита. Меня манила скамейка в тени под развесистым платаном в конце деревенской улицы. Я сунул Эвелине, не считая, пригоршню хеллеров: "Купи себе что-нибудь поесть, а я пока отдохну". Я растянулся на лавке в полный рост, не особо заботясь, что об этом подумают местные – а почему бы благородному господину с мечом и не прилечь там, где он пожелает? – но, не успел я блаженно закрыть глаза, как меня принялась тормошить Эвьет.
– Ну я же сказал, поешь пока… – сонно пробормотал я.
– Так я уже. Винограду хочешь?
– Давай, – я разлепил веки. Сочные ягоды были единственным провиантом, способным меня заинтересовать. Эвелина протянула мне тугую черно-фиолетовую гроздь.
– Ладно, поехали дальше, – резюмировал я, покончив с последней ягодой, и рывком поднялся на ноги (чего, признаться, делать мне совершенно не хотелось). В тот же миг солнце погасло, погрузив мир в непроницаемую черноту. О ч-черт…
– Дольф? – раздался из мрака обеспокоенный голос Эвьет. – С тобой все в порядке?
– Ничего страшного… – на ногах я стоял твердо, это самое главное. – Отток крови от головы, бывает, если долго лежать на жаре, а потом резко встать… – тьма растаяла, вернув миру краски. Болезненно-яркие и контрастные краски слепящего дня. Скорей бы уже вечер! – Пошли.
Вернувшаяся кровь принесла тяжесть и пульсирующую боль в виски и затылок. Проклятье, похоже, мне все-таки напекло голову. Ну ладно, не останавливаться же из-за этого, тем более, что мы уже, небось, почти нагнали графа. И хотя я вовсе не в восторге от перспектив его встречи с Эвелиной, но… но… Я потерял мысль. Ладно, пик зноя уже прошел, теперь будет легче. А девочка держится молодцом, несмотря на это жуткое пекло…
Вновь умывшись колодезной водой, я взобрался в седло и привычно помог влезть Эвелине. Мы выехали из села и продолжили путь на северо-запад. Жара, однако, не спадала. Солнце словно приклеилось к небу или, скорее, вплавилось в него. Ох, слышал бы мой учитель, что за безграмотные ассоциации приходят мне в голову… С другой стороны, какая умная мысль придет в голову, которая так болит. Надо чем-то натереть виски. Мятой… да, мятой… а, кой черт, все равно не поможет… тем более, когда так трясет! Верный, ну что ты разгарцевался? Не можешь идти плавнее? Плавнее… от слова "плавиться"… я сейчас точно расплавлюсь, и мозги вытекут через уши… ну и пусть, может, тогда голова перестанет болеть… надо стравить давление… либо отвести газ из реторты, либо уменьшить нагрев… нагрев, учитель! мы слишком сильно нагрели раствор… вы слышите меня? нет, он не слышит, стенки реторты не пропускают звук… эй, почему я в реторте? я же должен быть снаружи! я наблюдатель! выпустите меня! здесь слишком много стекла! слишком много липкого стекла… уберите его-о-оно ползет, ползет… оно заполняет мне нос, рот и горло… горячее и вязкое, как вечность… почему тоска горячая и плоская?