Приговор
Шрифт:
Примерно через четверть часа, не встретив больше никого из живых (хотя таковые наверняка были, но, вероятно, отсиживались по подвалам и прочим укрывищам), мы подошли к восточной надвратной башне. Выход был открыт. На левой створке внутренних ворот было крупно и размашисто, с потеками, написано кровью: "ЛЕФ ПРАВИТ", на правой – "ЗА КАМПЛЕН!" Писавшие явно не слишком хорошо владели грамотой. Здесь же валялось несколько отрубленных рук, очевидно, послуживших им малярными кистями.
Соблюдая меры предосторожности, мы вышли из города, но опасения были напрасны – вокруг, насколько хватало глаз, не было ни души. Мы зашагали на восток по той самой дороге, что всего два с половиной дня назад привела нас в Лемьеж. Эвьет вдруг остановилась, решительно сняла мокрые сапожки и пошлепала дальше, неся их в руке. У меня было искушение последовать ее примеру, но я не решился – все же я не ходил босиком с детства и не был уверен, что в случае чего смогу бежать без обуви столь же проворно, как в сапогах. Солнце уже вовсю припекало, обещая быстро
Мы нарвали травы (я попытался было косить ее мечом, сидя на корточках, но убедился, что это не слишком удобно) и собрали ее в кучу в центре поляны, устроив себе мягкую лежанку. Я разложил сушиться на солнце свою рубашку, волчью шкуру и вещи из сумок; рядом поставил нашу обувь, набив ее травой изнутри. Эвьет уже улеглась на импровизированном ложе в компании со своим арбалетом и довольно потянулась, как человек, честно заработавший хороший отдых после трудного дня.
– Ты удовлетворена? – спросил я, ложась рядом.
Ей не требовалось уточнять, о чем речь.
– Это первый, – спокойно ответила девочка. – Начало положено.
– Но, надеюсь, ты не собираешься теперь гоняться по всей стране за этими Марбелем и Матеусом?
– Маркусом, – поправила Эвелина. – Нет, я помню про главную цель. Но я и за Контрени гоняться не собиралась. Повезло один раз – может повезти еще.
– Кстати, о главной цели… Ты ведь понимаешь, что у любого из родни тех, кто был убит сегодня в Лемьеже, ничуть не меньше оснований мстить Ришарду, чем у тебя – Карлу? И даже у близких тех, кого специально подставили под грифонские мечи в Комплене…
– Понимаю, – нахмурилась Эвьет. – Но – как ты там говорил, Дольф? Общей справедливости для всех быть не может, и надо просто следовать своим интересам. Я больше не уверена в том, что в мои интересы входит трон для Ришарда. Но в них совершенно точно входит могила для Карла. Кстати, пусть даже беззащитный Комплен был провокацией – никто не заставлял Лангедарга на эту провокацию поддаваться, тем более – в таких формах. Ты ведь не будешь говорить, что он тут ни при чем?
В том, что резня была учинена с ведома и одобрения главнокомандующего, у меня сомнений не было. Пусть Карл и не командовал лично ныне разбитой армией, ее предводитель – как его там, Шарвиль? – очевидно, заранее получил инструкции на такие случаи.
– Ладно, – резюмировала девочка, – я немного посплю, если ты не возражаешь.
Она закрыла глаза и, похоже, моментально уснула. Я улегся на спину, греясь на солнце и глядя, прищурившись, в ясное небо. Но мысли мои были отнюдь не столь светлы и безоблачны. Несколько часов назад я избежал смерти. Не то чтобы совсем уж чудом, но, в общем, вероятность погибнуть была выше, чем уцелеть. Причем даже несколькими способами. Я мог элементарно не выбраться из колодца, например. Если бы солдаты, вытягивавшие ведро наверх, не сбросили его потом вниз. Когда я прыгал, то думал, что в крайнем случае вылезу, упираясь руками и ногами в противоположные стенки. Теперь я понимал, что на это у меня бы просто не хватило сил. Даже подъем по веревке оказался не таким уж легким… Конечно, это была не первая смертельная опасность в моей биографии. И, вероятно, не последняя, несмотря на все мое желание жить в мире и покое. Но – ради чего я рисковал жизнью? Эвелина вовремя напомнила мне мои же слова о собственных интересах. В чем тут мой интерес? В том, чтобы получить жалкие гроши от графа Рануара, если он их вообще заплатит? Вздор, и я сам прекрасно знаю, что это вздор. Уже одна лишь потеря прекрасного коня оставляет меня в заведомом минусе в этой еще не состоявшейся сделке. И если я и прежде подряжался доставить посылку, не рассчитывая на непомерно щедрое вознаграждение, а просто исходя из того, что мне все равно, куда ехать, так почему бы чуток не подзаработать – то, по крайней мере, те посылки не обладали собственной волей, не устремлялись в погоню в прямо противоположном адресату направлении и не втягивали меня в абсолютно не нужные мне авантюры…
С другой стороны, разве не было авантюрой все мое бесконечное и бессмысленное путешествие по охваченной войной стране? Да и вся моя жизнь с первых же ее мгновений, если уж на то пошло… И разве не мог я случайно оказаться во взятом штурмом городе, будь то Комплен, Лемьеж или любой другой, просто странствуя в одиночестве, как всегда? И как знать – не попади я вместе с Эвелиной в Лемьеж, откуда я все-таки выбрался живым, не очутился бы я в то же самое время в другом месте, где меня поджидала куда худшая участь?
Нет, это демагогия. Очевидно, что практически любой поступок может порождать бесконечную цепь – точнее даже, ветвящееся дерево – как добрых, так и дурных последствий, просчитать которые заранее невозможно в принципе. И надо не пытаться объять необъятное, а
Так каким же должно быть мое разумное поведение в данной ситуации? Если моя цель – не деньги (а я ведь с самого начала это знал), то что? Обеспечить безопасность Эвьет? Да, мне бы этого хотелось. Из всех людей, которых я встречал после смерти моего учителя, она заслуживала это больше всего. Но это не в моих силах. Я ведь не могу заботиться о ней всю жизнь. (Нет? Ну конечно же, нет!) А Рануар едва ли станет для нее надежной защитой. И даже пока я с ней – насколько я могу ее защитить? "Я остаюсь, Дольф. Если считаешь, что тебе безопасней уехать, я не буду тебе мешать." Вот и вся защита… Я даже не могу отговорить ее от ее планов мести. Потому что это – не детская блажь, а задача, которую поставила перед собой сильная, целеустремленная личность. И неважно, что этой личности всего двенадцать лет. Выходит, что те самые качества, за которые я ее уважаю, не позволяют обезопасить ее по-настоящему. А ведь это, пожалуй, универсальный принцип. Проще всего заботиться о безопасности неодушевленного предмета – носи его за пазухой или, еще лучше, запри в сундук покрепче, вот и все. Почти так же обстоит дело с ручным животным или покорным рабом. Но невозможно надежно обезопасить свободную и достойную личность, не посягая на ее свободу и достоинство. Такой личности можно помочь – когда советом, когда делом – но не более чем.
Тогда что же – я хочу помочь ей убить Карла? Да нет, конечно. Плевать я хотел на Карла. То есть я отнюдь не буду горевать, если он умрет – особенно если в результате война, наконец, закончится – но не собираюсь рисковать ради этого собственной жизнью. И, кроме того, я связан клятвой, данной моему учителю. "Только самооборона". Учитель ничего не говорил о помощи и защите для кого-то еще. Учитель был мудр. Он понимал, что там, где делается одно исключение – хотя бы даже и из лучших побуждений! – будет сделано и второе, и третье, и десятое. А в итоге на мир обрушится то, по сравнению с чем нынешние двадцать лет резни покажутся учтивым рыцарским турниром…
Так чего же я хочу добиться, в конце концов?! О да, разумеется – "жить в другом мире, где нет всей этой мерзости." Но это – пустые, бессмысленные фантазии. Эмоции. Вздор.
Надо принять четкое здравое решение и неукоснительно ему следовать. Итак: я еду в Нуаррот. (Гм, поправка: я иду в Нуаррот. Хотя кошель с деньгами Гринарда я сохранил, пусть и несколько поистощившийся после пошедшей прахом подготовки к осаде. Коня уровня Верного мне не купить, но на что-нибудь четвероногое монет еще хватит.) И я забочусь об Эвьет до тех пор, пока она направляется туда со мной. Но если ей опять вздумается отправиться в погоню за каким-нибудь Марбелем – я объясню ей, что не стану ее сопровождать. Постараюсь убедить ее отказаться от этой затеи. В конце концов, она же умная и должна понять, что без сопровождающего взрослого ее положение в мире людей станет очень непростым. А если не поймет… значит, не так уж она и умна. Тогда – сама виновата. (А, кстати, что мне в этом случае делать одному в Нуарроте? Да в общем-то то же, что и в любых других местах. Посмотрю на графский замок. Они бывают достаточно живописны. Может быть, найду обеспеченных пациентов среди графских приближенных.) Если же я добираюсь до Нуаррота вместе с Эвелиной, то передаю ее ее сеньору, как и было задумано с самого начала. И без всякого промедления еду дальше. Дальше на юго-восток – кажется, основные боевые действия сейчас будут разворачиваться в противоположном направлении. Вот и все. Все просто.
Потом я закрыл глаза, но продолжал видеть летнее небо. Я лежал на подводе, полной мягкого сена, и слушал перестук копыт; меня куда-то везли, и мне было спокойно и хорошо. Вокруг слышались какие-то голоса, но мне не было до них никакого дела; я даже не понимал, о чем они говорят. Постепенно, однако, голоса становились все громче, резче и настойчивей; подвода качнулась и остановилась. Я сел и увидел, что нахожусь на улице какого-то города, между двумя рядами плотно сомкнутых домов, и дорогу преграждают стражники с копьями. "Сворачивай!" – кричали они (теперь я мог разобрать их слова). "С телегами проезда нет!" Возница, немолодой, но кряжистый, в просторной рубахе с пятнами под мышками, повернулся ко мне. На шее у него была тонкая красная полоса. "Дальше мне ходу нет, сударь", – сказал он. "Я заплатил за переправу четыре сантима", – напомнил я. "Переправа кончается здесь." "И куда же мне идти?" – спросил я, сходя с подводы. "Кто может знать это, кроме вас? – пожал плечами старик. – Я – всего лишь паромщик." В тот же миг я понял, куда хочу попасть. Далеко впереди, над крышами и трубами города, возносились, сияя в солнечном свете, белые башни и шпили необыкновенного замка. Его тонкие, изящные, устремленные ввысь очертания совсем не походили на громоздкую основательность обычных фортификационных сооружений, созданных, чтобы выдерживать удары таранов и каменных ядер. "Это Нуаррот?" – спросил я у какого-то прохожего. "Где?" "Тот замок впереди за домами." "Там ничего нет." "Как это нет? – возмутился я. – Вот же он, разве вы не видите?" "Не вижу", – равнодушно пожал плечами прохожий, и только тут я заметил, что у него нет глаз. Оставив его, я зашагал в сторону замка, но вскоре принужден был остановиться, ибо улица закончилась тупиком. Я вернулся к ближайшему переулку и свернул в него, а затем – на соседнюю улицу, но и она уперлась в глухую стену. Следующая улица оказалась кривой и повела меня прочь от замка…