Приказано убить (сборник)
Шрифт:
– Вот ведь проблема! Почему не наплевать на амбицию и не вернуться в городскую клинику?
Он скорчил кислую гримасу.
– Мой отец говаривал, что никто не родился в сорочке. Но к ней можно привыкнуть позже. И, в «Дружбе» я быстренько уразумел, как легко породниться с высоким уровнем жизни и как тяжко потерять его.
– Но вы получали раньше больше, чем сейчас. Конечно, с голоду вы не умрете, и, кроме того, я уверена, найдется прекрасная дама, которая оценит ваши достоинства.
Он допил коньяк.
– Наверное, вы правы. Кроме замечания относительно
По дороге к озеру Мичиган Бургойн поинтересовался, есть ли у полиции какие-нибудь сдвиги в расследовании убийства. Я сказала, что дело затяжное, особенно потому, что Треджьер не был знаком с убийцами. По мнению полиции, терроризм относится к наиболее сложно раскрываемым категориям убийств... Впрочем, в ход будут пущены все ресурсы. А Роулингс, руководитель бригады, упрям, как буйвол. И, кстати, ни одно дело об убийстве никогда не считается закрытым. Всегда что-нибудь может обнаружиться: кто-нибудь «расколется», либо агент, либо случайный свидетель. А может, повезет лично мне.
Он направился к стоянке машин в районе Монтроуз. Мы ехали медленно, высматривая свободное местечко... Весь город высыпает на набережную в такие теплые вечера. Отовсюду звучит музыка радиоприемников, мальчишки дикими криками вспугивают притаившиеся парочки. Юноши постарше охотятся за одинокими дамами.
Бургойн отыскал место рядом с ржавым фургоном. Дождавшись, когда мотор заглохнет, он спросил:
– А вы занимаетесь убийством Треджьера?
– Нечто вроде того. Если это случай терроризма, то полиция найдет отгадку. А если убил кто-нибудь из его знакомых, то, возможно, мне удастся разгрызть этот орешек... Кстати, он ни о чем важном не обмолвился, когда вы вместе спасали Консуэло?
Я почувствовала, как пристально он смотрит на меня сквозь ночной мрак.
– Это что, шутка? – в конце концов спросил он. – Видите ли, я не настолько хорошо знаю вас, чтобы сразу понять, когда вы шутите, а когда нет... Все, о чем мы тогда говорили с Малькольмом, касалось сердечной аритмии пациентки.
Мы спустились по скалам к дюнам. Народу на пляже было меньше, чем на набережной. Я скинула сандалии и вошла в воду. К вечеру она стала очень теплой и нежно ласкала Ноги.
Бургойн пожелал узнать, как далеко я продвинулась в моем расследовании.
– О, я пока разговариваю с людьми, с теми, с другими. Когда они злятся, мне кажется, что им что-то известно. Я расширяю круг, говорю с другими людьми. И наконец, когда образуется сырой материал, начинаю проторять тропинку. Боюсь, не очень-то все это по науке, знаете ли...
– Очень похоже на медицину. – Я смотрела, как он сидел на песке, поджав ноги, обхватив руками колени. – Несмотря на то, что у нас совершенная аппаратура, большинство диагнозов ставится на основе расспросов, изучении тех или иных казусов, бывших ранее... Ну а с кем вы говорили относительно смерти Треджьера?
– С людьми, которые его знали, с теми, кто мог знать его с самой неожиданной, парадоксальной, возможно, даже с дурной стороны.
– И поэтому нарвались на нож?
– Собственно, да. Впрочем, мне наносили раны пострашнее этой. Другое дело – лицо. Кому хочется щеголять со шрамами?
– А какие отношения были у него с доктором Хершель? – загадочно спросил Бургойн. – Он был ее партнером?
– Вроде бы так. Он оставался за старшего в клинике трижды в неделю, по утрам, с тем чтобы Лотти могла ездить с визитами. И у него был кабинет для приема своих пациентов. Малькольм имел диплом по акушерству, но был также полноправным членом общества патологоанатомов.
– Стало быть, она очень переживает его кончину?
– Да, можно сказать, так. И потом ее работа значительно усложнилась.
Я отогнала комаров, начавших виться у моего лица, издавая тонкий, пронзительный писк.
С минуту Бургойн молча смотрел на озеро, потом отрывисто сказал:
– Надеюсь, она не очень винит нас в смерти Консуэло.
– Вы слишком близко принимаете это к сердцу, – выговорила я, стараясь рассмотреть его лицо. – Пошлите ей заключение, которое она у вас просила, и выбросите все из головы.
Комары принялись за меня всерьез. Сгусточки крови, очевидно, служили аппетитной приманкой. Я отогнала их и сказала, что пора возвращаться. Бургойн помог мне подняться и поцеловал меня. Что ж, это было естественно. Я пришлепнула парочку кровососов и ответила на поцелуй.
Когда рука об руку мы взбирались по скалам, он спросил, многие ли опасности еще ждут меня в деле расследования.
– Не знаю, – ответила я. – Я вообще не мыслю такими категориями. Парочку раз меня пытались убить, причем не очень приятным способом. Моя работа состоит в том, чтобы соображать быстрей, чем преступники. Когда я не смогу думать или двигаться быстро, значит, пробил час лечь на дно и брать уроки аэробики.
– Таким образом, – не без ехидства произнес он, – нельзя представить, чтобы вы бросили это дело из боязни снова налететь на нож или пулю?
– Представляйте все, что хотите, – сказала я, высвобождая руку. – Но вы не втграве «качать права», да притом я очень разозлюсь, если вы полезете не в свое дело.
– Нет, нет, я вовсе не хочу, чтобы вы злились. Совсем наоборот. Может, мы забудем последнюю часть разговора?
Он снова обнял меня, я засмеялась и не стала вырываться...
Мистер Контрерас появился в холле, едва я открыла дверь. В руках у него был металлический шланг, он взглянул на наши сплетенные руки и нарочито обратился ко мне, игнорируя Бургойна.
– Сегодня у нас гостей не было. – Понимаешь, о чем я, куколка? Хорошо провела время?
– Очень. Спасибо.
Я демонстративно вновь вырвала руку из ладони Бургойна, что, вероятно, выглядело довольно глупо.
– Ну, так вот, я и вышел поглядеть, добралась ты домой или нет... А вас, молодой человек, я попрошу как следует захлопнуть за собой дверь, когда будете возвращаться. Дверь запирается туго, и я не хочу утром спотыкаться в прихожей о кучи мусора. Хулиганья вокруг полным-полно.