Приключение на миллион
Шрифт:
— Хорошо.
Беннетт с негодованием посмотрел на издающую короткие гудки трубку, но потом пожал плечами и рассмеялся. Да, наш месье Симо болтливостью не отличается, подумал он. А может быть, опаздывает на очередное занятие по каратэ?
На другом конце провода Симо положил трубку на блестящий черный пьедестал и повернулся к По.
— Он там. Говорит, что у него все в порядке и что никто не звонил.
По потянулся к вазочке с оливками, выбрал одну и задумчиво оглядел ее.
— Я и не думал, что он позвонит. Ты же знаешь, как он нервничает, когда ему надо хотя бы подойти к телефону. Так когда доставка?
— В субботу вечером. Я позвоню Беннетту чуть позже, предупрежу его, чтобы сидел дома.
— Хорошо. — По закинул
Легкая улыбка тронула тонкие губы японца.
— Слишком долго, месье Джулиан, — сказал он. — Но это того стоит.
В огромной зале ресторана с золочеными стенами и зеркалами до потолка Беннетт позволил проводить себя к столику и уговорить выпить до ужина бокал шампанского. Он уселся и начал размышлять о прелестях ужина в одиночестве. На ум ему пришла история, которую он когда-то слышал об одиноком богатом мужчине, принадлежавшем к сливкам лондонского общества, который был объектом вожделения всех без исключения обремененных дочерьми мамаш. Одна особенно ретивая вдова, рассердившись на его вечную занятость и не желая сдаваться без боя, пригласила его к себе на вечерний прием через три месяца. Вежливо, но без спешки он достал из кармана свой дневник, полистал его, нашел нужную дату и печально покачал головой. «Какая жалость, — сказал он. — Прошу меня извинить, мадам, но в этот день я ужинаю в одиночестве».
Беннетту очень понравилась эта история. Он и сам любил одиночество, может быть, унаследовал это качество от отца, а время от времени ему было просто необходимо уединиться за трапезой, есть и пить медленно, смакуя каждый глоток, не отвлекаясь на пустую болтовню. При этом разрешалось подслушивать чужие разговоры или просто наблюдать за соседями по столикам, если, конечно, они были этого достойны, а если нет — так читать.
Сегодняшняя публика вряд ли может кого-нибудь заинтересовать, подумал он, медленно оглядываясь по сторонам. Уж слишком они ровные, гладкие, практически все среднего возраста или кажутся таковыми, за исключением парочки гламурных «девочек с Ривьеры». Это особая категория девочек, у них тонкие, гибкие фигуры, перманентный загар и такая же перманентная улыбка, они с ног до головы обвешаны драгоценностями и всегда ходят в сопровождении престарелых «папочек». К июлю все бутики Монако будут заполнены ими, они будут свешиваться с бортов яхт, их птичьи голоса будут слышны в ресторанах и казино, в ночных клубах позвякивание их petit bijoux [39] от Картье и Булгари будет заглушать музыку. Драгоценности — лучшие друзья девушки! Беннетт поймал взгляд одной из них — прелестной азиатки с кожей оттенка бледного шафрана, затянутой в темно-зеленый шелк. В ее ушах сверкали изумруды, но во взгляде читалась смертельная скука. Беннетт, недолго думая, подмигнул. Девушка вздрогнула, ее глаза метнулись на полметра выше его головы и застыли там. Беннетт вернулся к изучению меню.
39
Бижутерия (фр.).
После короткого, но тщательного изучения меню, которое ни к чему не привело, но от которого аппетит Беннетта разыгрался не на шутку, он решил сдаться и прибегнуть к помощи профессионалов. В меню было указано слишком много блюд, и все они выглядели просто великолепно, поэтому сам он не мог ни на что решиться. Он только поднял взгляд на официанта, как тот уже спешил к его столику.
— Да, месье По?
— Отдаю себя в ваши руки. Что вы мне порекомендуете? Что-нибудь легкое, пожалуйста.
Первая часть обсуждения заняла минут пять. Был вызван метрдотель, подошел старший официант, и вместе они наклонились над меню, тихими голосами рассуждая о вкусах, запахах и особенностях блюд, о достоинствах винных погребов и винтажей. Беннетт откинулся на спинку стула и чувствовал себя совершенно счастливым. Посмотрите, хотелось ему крикнуть, вот три профессионала, искушенных в каждом
Наконец совещание закончилось, верхи ресторанного менеджмента удалились на кухню, и к Беннетту подплыл официант с бокалами и серебром, которые он с ловкостью фокусника разложил на столе. Он переставил вазу с живыми цветами на сантиметр влево, разгладил рукой воображаемую складочку на белоснежной скатерти и неслышно отступил назад. Беннетт вытащил записки По и начал читать.
Первая страница начиналась с неподписанной цитаты: «Человечество изобрело вакцины, антибиотики, компьютеры, человек полетел в космос и установил антенны на Луне, однако до сегодняшнего дня он так и не научился выращивать трюфели в искусственных условиях». Ниже была изображена простая диаграмма, иллюстрирующая количество собранных грибов во Франции за последние сто лет. Беннетт пригляделся: так, в 1905 году собрали почти тысячу тонн, а хуже всего пришлось в 1987-м, тогда урожай не превысил шестидесяти девяти тонн. Прогноз на 1995–1996 годы был совсем пессимистичным: ожидалось собрать всего двадцать тонн, хотя предполагаемый спрос оценивался в шестьдесят-восемьдесят тонн. Беннетт глотнул шампанского. Да уж, теперь понятно, почему модные деликатесные лавки в Париже заламывают такие цены — восемь тысяч франков за килограмм. Этот рынок напрямую зависит от поставщиков. Беннетт попытался подсчитать, сколько стоит тонна трюфелей, но тут за спиной его возник сомелье — специалист по винам. «„Шассань-Монтраше“ тысяча девятьсот девяносто два», — сказал он почтительным шепотком. Беннетта кивнул. Фольгу размотали, пробку вытащили с должным уважением, и до носа Беннетт донесся изысканный запах виноградного нектара. Он отложил в сторону листки бумаги и целиком сосредоточился на еде.
На первое подали спаржу — свежую, чуть припущенную, бледно-зеленую с лиловыми верхушками, залитую смесью бальзамического уксуса и оливкового масла, разложенную на тарелке с искусством художника. Беннетт съел все и подтер остатки соуса кусочком хлеба. Это блюдо напомнило ему первый французский батон, который он попробовал много лет назад. Нет ничего слаще вкуса ностальгии, решил он. Когда тарелка выглядела так, будто ее облизала дюжина кошек, он откинулся на спинку стула и снова взялся за заметки По.
Судя по всему, интерес По к трюфелям не был чисто гастрономическим, и любопытство Беннетта разыгралось не на шутку. Он был заинтригован. По что, пробовал выращивать трюфели? Почему он подчеркнул вот этот абзац? «В момент созревания спора прошлогоднего трюфеля переносится (насекомым, животным, дождем, ветром) в землю. Там она прорастает в эмбрион, чье вегетативное тело, или мицелий, состоит из нитеподобных волокон, называемых гифами. Гифы грибницы образуют симбиотическую систему с корнями деревьев, называемую микоризой, и высасывают из корней сок, который кормит паразитирующую культуру трюфелей». За этим следовали замечания о типах почвы, розе ветров, широте, видах деревьев, количестве выпадающих осадков, а также выкладки по «прорывам» в сборе трюфелей, замеченным в разных районах Франции на фоне общего обнищания страны этой культурой.
Однако в Монако недостатка в трюфелях не замечалось, как отметил Беннетт, приступив ко второй перемене — молодой мерлузе, три часа назад еще плававшей в Средиземном море, приготовленной на гриле, установленном над живым огнем из березовых дров, фаршированной измельченными трюфелями, сбрызнутой растопленным маслом и поданной со слегка обжаренным базиликом. Ему еще не доводилось пробовать такой букет изысканных вкусов, и он с сочувствием посмотрел на «ривьерскую девушку», которая в двух столиках от него уныло жевала что-то похожее на капустные листья. Он мельком подумал, не лижет ли она свои изумруды между переменами, чтобы хоть как-то взбодриться.