Приключение собаки
Шрифт:
— И этот Ванслиперкен смеет думать, что я пойду за него замуж! Да я скорее выйду замуж за его тощего пса! Этакая сушеная треска! Еще туда же, позволяет себе говорить о своей любви, ухаживать за порядочной женщиной и отказывается повесить на первом крюке этого паршивого пса!.. — не унималась разгневанная вдова, пока Бабэтт возилась с ее кроватью.
Когда все было готово, вдова Вандерслуш снова улеглась на свою постель, бормоча себе под нос: «Еще смеет думать о браке… погодите только, мингер Ванслиперкен, погодите до завтра… Я вам покажу!..»
ГЛАВА XII. Повсюду принимаются решения, а Джемми Декса обвиняют в бунте
Что делал и где был Снарлейиоу с того момента, когда его так неласково выпроводил и из дома вдовы Вандерслуш, до того времени, когда он вскочил в шлюпку,
В эту ночь почтенная вдова спала плохо; вся душа ее возмущалась против лейтенанта Ванслиперкена и его собаки, и жажда мщения наполняла ее сердце. Но посещения экипажа «Юнгфрау» были настолько выгодны для вдовы, что вскоре она несколько успокоилась и решила, что вместо того, чтобы запереть навсегда перед носом лейтенанта дверь своего дома, она потребует, чтобы Ванслиперкен положил труп этой собаки к ее ногам, если хочет, чтобы его допустили войти в святилище его богини. Она имела на то право, и если лейтенант искренно любит ее, то, несомненно, исполнит ее требование; если же нет, то из этого отнюдь не следует, что экипаж «Юнгфрау» прекратит посещения ее Луст-Хауза, так как хитрая вдовушка успела заметить, что лейтенант Ванслиперкен пользовался весьма слабым влиянием на них, и что весь экипаж до последнего человека от души ненавидел его и его собаку. Приняв такое решение, вдова Вандерслуш совершенно успокоилась.
На куттере же появление Снарлейиоу произвело не меньшее волнение, чем в доме вдовы. Матросы и весь экипаж видели в этом нечто сверхъестественное, так как Костлявый успел подробно рассказать все, что он проделал с ненавистной собакой. Матросы перешептывались; старый Обадиа многозначительно покачивал головой, а Янсен повторял:
— Эта собака — не собака! — Только Костлявый и Декс не смущались: первый из них решил, что будь это собака или хоть сам дьявол, а он не успокоится, пока не покончит с этой гадиной, и что если это на самом деле чертов дар и исчадие ада, то его долг, как христианина, уничтожить его и сжить со света.
Погода стояла холодная, снег не переставал падать. Весь экипаж собрался внизу, только Джемми стоял с подветренной стороны и под впечатлением, навеваемым на него погодой, затянул песенку, в которой говорилось про такую же непогоду и выражался ропот девушки на командира, пославшего ее возлюбленного в море в такую бурю. При этом по адресу Ванслиперкена было послано в песне несколько нелестных эпитетов.
— Mein Gott! Да это настоящий бунт! Смеет называть мингера лейтенанта такими словами! — заявил капрал, незаметно приблизившийся к Джемми, подслушав его песню.
— Бунт! В самом деле? — огрызнулся Джемми. — Поди же передай еще и это: я бы повесил и тебя. Ты ожиревший вор, капрал!
— Все лучше и лучше, то есть, я хотел сказать, все хуже и хуже! — сказал капрал.
— Уходи подобру, а то, смотри, я вышвырну тебя за борт, подлый наушник!
— Это еще того хуже! — заявил ван-Спиттер и зашагал по направлению к корме судна. Здесь он не преминул доложить о случившемся командиру, но тот, сознавая, что малейшего пустяка будет теперь достаточно, чтобы вызвать на куттере открытый бунт, решил оставить это дело без последствий. Возвращение Снарлейиоу настолько радовало его, что делало на этот раз более снисходительным. Не подозревая, каких бед натворил в предыдущую ночь его любимец, он решил, несмотря на метель и бурю, посетить вдову Вандерслуш и доказать ей тем самым свои нежные чувства, которые не могут устоять даже и против такой непогоды. Заперев предварительно свою собаку в каюте и поручив ключ от нее капралу, он отправился на берег и явился к дверям дома вдовы. Ему отворила Бабэтт, и своей тучной особой загородив вход, не стала дожидаться, когда с ней заговорил лейтенант, а сама заявила ему:
— Мингер Ванслиперкен, вы не можете войти сегодня. Фрау Вандерслуш очень больна и лежит в постели. Доктор говорит, что дело опасно! Вы не можете ее видеть сегодня!
— Больна? Ваша прекрасная, очаровательная хозяйка больна! Боже правый! Что же с ней случилось?
— Все из-за вас или из-за вашей мерзкой собаки, это одно и то же!
— Из-за моей собаки! Я и не знал, что она осталась здесь. Бога ради, Бабэтт, впустите меня, а то снег падает хлопьями, и в такую метель неприятно стоять на улице! — сказал Ванслиперкен.
— Все это так, но впустить вас я не могу! — и служанка оттолкнула его от двери.
— Боже правый! Да что же это такое?
Тогда Бабэтт подробно рассказала лейтенанту все события предыдущей ночи, не щадя красноречия. К тому времени, когда она кончила, Ванслиперкена совершенно занесло снегом. В заключение служанка отвернула своей грубый чулок и показала ему раны от зубов Снарлейиоу на своей икре, а после таких очевидных доказательств правдивости ее слов передала поручение своей госпожи, что до тех пор, пока труп Снарлейиоу не будет положен мингером Ванслиперкеном к ее ногам или к порогу ее дома, мингер Ванслиперкен не будет допущен в этот дом. Закончив этим блистательным финалом свою речь, Бабэтт, которой наскучило уже говорить под вой метели, без церемонии захлопнула дверь перед самым носом лейтенанта Ванслиперкена, предоставив ему переваривать поднесенное угощение, как ему будет угодно. Полный бешенства, Ванслиперкен зашагал, невзирая на метель, вдоль улицы, мысленно обсуждая вопрос: «быть или не быть»! Отказаться ли от вдовы или от возлюбленного Снарлейиоу, от собаки, которую все ненавидели, которая не имела за собой ни одного качества, которая поминутно вводила его в неприятности и в силу всего этого была ему вдвое дороже, или же от вдовы, у которой было столько червонцев в банке и такой хороший доход с ее Луст-Хауза, обладание которой было тем райским сном, который он лелеял в своем воображении.
Но расстаться как с своей собакой, так и с своей мечтой стать мужем и законным обладателем вдовы и ее червонцев он был не в силах. Наконец после некоторого размышления он пришел к такому решению: «Я уверю вдову, что пожертвовал для нее своей собакой, а потом, когда стану ее обладателем, когда она и ее червонцы будут уже в моих руках, моя собака снова появятся, и тогда пусть г-жа Вандерслуш попробует поговорить со мной, если посмеет: я живо усмирю ее по-своему и заставлю припомнить все наши теперешние ссоры». Так рассуждал лейтенант Ванслиперкен, подходя к ожидавшей его шлюпке. Но эти приятные размышления были прерваны неприятным случаем: лейтенант, ослепленный своими планами мести, наткнулся на фонарный столб и разбил себе нос, что, конечно, не могло способствовать хорошему расположению духа, а потому и его мысли, все еще не расстававшиеся со вдовой Вандерслуш, были не особенно нежного характера.
— Погодите, фрау Вандерслуш, погодите! — шептал он. — Вы желали бы убить мою собаку! Ну так я же устрою вам такую собачью жизнь, когда вы станете моей, что вы сами не возрадуетесь! Вы вчера выманили у меня сухари! Прекрасно! Я выманю у вас ваши червонцы, и мы увидим, как вы тогда запляшете! — С этими словами мистер Ванслиперкен сел в свою шлюпку и вернулся обратно на судно.
Здесь он застал посланного от любящих кузенов и кузин короля, привезшего на куттер ответные благодарственные письма и приказание немедленно отправляться в обратный путь. Это было как нельзя более кстати для лейтенанта. Он написал длинное и чувствительное послание вдове, в котором уверял ее, что готов не только повесить свою собаку ей в угоду, но даже и самого себя, если она того пожелает. Затем следовали горькие сожаления о том, что приходится покидать гостеприимный берег, и тонкий намек на то, что при возвращении он надеется застать ее более благосклонной к нему. Прочитав это письмо, вдова Вандерслуш скорчила презрительную гримасу и сказала:
— Ба! Я не вчера родилась! Меня не так-то легко провести!
ГЛАВА XIII. Весь экипаж поет хором, а капрал поневоле отправляется в одинокое плавание
Мистер Ванслиперкен находился в своей каюте вместе с своим возлюбленным псом. Лейтенант, по-видимому, чрезвычайно был недоволен: недоволен вдовой Вандерслуш, недоволен всем экипажем, недоволен собакой и самим собой. Но все же таки к собаке он относился более снисходительно, так как сознавал, что если есть на свете живое существо, питающее к нему хотя слабую привязанность, так это собака, которая еще сверх того ненавидит положительно всех, что также увеличивает ее цену в глазах лейтенанта. — Да, бедная моя собака, — ласково шептал он, гладя ее по голове, — они хотят во что бы то ни стало лишить тебя жизни, сжить тебя со света, но твой господин защитит тебя и не даст в обиду, будь покойна!