Приключения 1971
Шрифт:
— Кроме того, электричество вообще штука опасная...
— Вам за то и деньги платят, чтобы рисковали, — Новожилов сделал легкое движение рукой в кармане, — тут ведь раз — и ваших нет!
— Это верно, — согласился Денисов. Теперь ему было совершенно ясно, что, кроме навязчивых и противоречивых подозрений, у его нетерпеливого, плохо владеющего собой противника ничего нет, и ему, Денисову, следует только продолжать свою игру, не допуская ни одной ошибки. — Дело рисковое, опасное... Мастер как-то говорит: «В лифте темно! Полезай после смены наверх, сменишь трансформатор!» Там трансформаторчик стоял — триста восемьдесят вольт на двенадцать. Сменить — пара
Рассказывая, Денисов нашел повреждение в проводке, оно оказалось близ кровати, на которой сидел Новожилов. Привычными, ловкими движениями Денисов зачистил один конец провода, бросил его вниз на спинку кровати и взялся за другой. Новожилов опасливо отодвинулся от шнура, вынул наконец руку из кармана и сел ближе к окну. Теперь он лишь искоса поглядывал на электрика, не упуская из виду топографов, которые все еще возились на лугу. Денисов был целиком поглощен возней со своим электричеством и что-то насвистывал. Потом он выпустил второй конец провода, и тот, упав, запутался в панцирной сетке. Бывший заводской электрик переставил лестницу и перешел к пробкам.
— Да, электрический ток — штука серьезная, — снова заговорил он, — а научно говоря, перемещение электрических зарядов в телах или в вакууме. Ты про электрический стул слыхал?
— Слыхал, — ответил постоялец и зябко передернул плечами. — Сразу насмерть или мучаешься?
«Да он же совсем-совсем темный! — подумал Денисов. — Рассказать кому-нибудь, не поверят!»
Новожилов покосился на почерневшие оголенные провода, лежавшие на кровати, и еще раз отодвинулся, лязгнув сеткой.
— Не двигайся, — сказал вдруг Денисов, сам изумившись странному звучанию своего голоса, — не двигайся, Новожилов, а то поверну сейчас пробку, и будет тебе электрическая кровать!
Рука Денисова застыла на белой фарфоровой пробке. Первым движением Новожилова было сунуть руку в карман за «баярдом». Направленное на него черное дуло было не так страшно — это в его жизни уже случалось. Но рука на белом кружке, на ярком белом кружке, сделанном ив материала, чуждого обычному для Новожилова кругу вещей, оказывала гипнотически-парализующее действие. Он застыл, ожидая неминуемого электрического удара.
— Отец, зовите работников, — сказал Денисов Лукоянычу, не видя хозяина, но чувствуя поблизости его ошеломленное, застывшее лицо.
— Я сразу догадался, что он работник милиции! — восхищенно рассказывал Кристинину Лукояныч, когда Новожилов и остальные были уже в машине. — Когда еще лестницу попросил! Я даже
— Уж этого нельзя, — сказал Кристинин.
Он тоже, кружа по лугу с теодолитом, почувствовал, что Денисов попытается взять Новожилова в одиночку, и проклинал и свое вынужденное бездействие, и тот час, когда ему пришла в голову мысль взять на операцию милиционера-новичка, который смог бы внушить Новожилову мысль, что перед ним простые рабочие.
— Ну ладно, пусть Денисов вам все поправит в проводке. Мы подождем, — Кристинин попрощался с хозяином и пошел к машине.
Обратная дорога из деревни показалась короче и быстрее утренней. Оперативники почти не разговаривали между собой, но Новожилов ни на минуту не умолкал: ругался и задевал и Денисова, и Губенко, и Кристинина. Он по-прежнему бессмысленно и глупо искал ссоры. А вот о том, что сторожа у магазина убил не он, а сообщники, Новожилов не говорил, хотя это было бы единственной новостью, какую он мог сообщить работникам уголовного розыска.
На шоссе их встречал закрытый светло-зеленый фургон. Когда Новожилова увезли, в «газике» стало тихо.
— Слушай, Денисов, — спросил Губенко, — ты после окончания сборов где будешь работать?
— В транспортной милиции.
— Я понимаю, что в транспортной. А кем?
— Постовым милиционером.
— А в уголовный розыск тебя не возьмут?
— Я же не кончал милицейской школы.
— Так! — Денисов не уловил в этом «так» особого сожаления.
Больше Губенко ни о чем не спрашивал. Простился он с Денисовым очень тепло, даже по-дружески. Кристинин высадил его из машины на Садовом кольце, у площади Маяковского.
Неприятный разговор произошел в кафе, куда они, переодевшись, зашли поужинать. Ослепленный слегка крахмальной чистотой скатертей и хрустальным великолепием фужеров, Денисов подумал, что работники уголовного розыска хотят отметить свой успех. Может, даже он, Денисов, как удачливый дебютант, был обязан пригласить их сюда, но не догадался?
Но озабоченное, усталое лицо Кристинина отвергало мысль о празднестве и веселье. Они выпили молча.
— Я хочу тебе рассказать о гибели самолета... Это было в тридцать четвертом году. Ты слыхал о таком самолете — «Максим Горький»?
Нет, Денисову не приходилось о нем слышать, он и родился-то в сорок первом.
— Большой был самолет. Самый большой в мире. Восьмимоторный. И сейчас таких нет, восьмимоторных. В этом рейсе на самолете были ударники производства. Некоторые с детьми. Он совершал праздничный рейс, эскортируемый истребителями. И вот летчику одного истребителя пришла в голову мысль совершить мертвую петлю вокруг крыла самолета, несмотря на категорический приказ не совершать в полете никаких фигур высшего пилотажа. Выходя из петли, он врезался в крыло... Весь экипаж, женщины, дети... все погибли из-за недисциплинированности одного человека. Советую тебе сходить на Новодевичье кладбище. Там на стене можешь все прочесть.
Кристинин, не отрываясь, смотрел на Денисова, В нем не было ничего от насмешливого, немного снисходительного человека, к которому Денисов уже успел за день привыкнуть и привязаться.
— Ты подумал, что могло быть, если бы Новожилов застрелил тебя и ушел из дома с оружием? Что он еще мог натворить! Ведь терять ему было бы нечего.
Денисову уже не хотелось есть, и желал он теперь только одного: чтобы обед прошел быстрее. Но официант обслуживал не спеша, как будто специально испытывая Денисова, и даже дважды поменял вилки, найдя их недостаточно чистыми.