Приключения 1974
Шрифт:
— Бергман, — сказал фон Шренк, выводя женщину на площадку перед верандой, — гости, даже если они неожиданны, все-таки гости.
Бергман стал спускаться с крыльца. Полина хотела уйти, но Шренк крикнул снизу.
— Не уходите, русалка! Заклинаю именем двух бутылок «Мозельвейна» — они в машине — я и поездку эту организовал ради вас!
Она поймала скошенный молящий взгляд постояльца и вдруг решила остаться. Надо же знать эту человеческую особь. Это было любопытство, но не женское, а мстительно-подстерегающее, какая-то охотничья жажда выслеживания.
— Штурмбаннфюрер Вилли Кюнмахль, — представился рослый эсэсовец в полевой форме.
— Полина Мальцева, — сказала она.
— Вы русская? — изумился эсэсовец.
— Как видите.
Фон Шренк уже входил на веранду, широко, словно для объятий, разводя руки.
— О, я-то знаю про вас все. Вы тут недавно, и вы пестуете нашего Руппа. Этого мне достаточно. — Он поцеловал ей руку. Но, — он подмигнул, отчего длинное долгоносое лицо его приобрело мефистофельское выражение, — я знаю много, а Петер Кранц знает еще больше. Позвольте представить вам, мадам, самого страшного человека всего округа: начальник районного гестапо гауптштурмфюрер Кранц.
Маленький человек со шрамом — вмятиной на лбу, остро взглянув в лицо, пожал ей руку.
— Говорите по-немецки, фрау Мальцов?
— Говорю, — сказала она, глядя в его ощупывающие глаза, затененные белыми ресницами.
— Великолепно, — сказал он, — а Шренк уже неделю ищет переводчицу.
— Вы гений, Петер! — воскликнул Шренк. — Мадам, а вы сокровище.
Бергман, не отрывая от Полины глаз, вводил на веранду высокую даму.
— Фрау Полин Мальтсов, — представил он. — Бетина фон Эммих.
Дама большими серыми глазами осмотрела всю Полину.
— Вы первая советская, с которой я знакомлюсь, — объявила она.
— Вы не первая немка, с которой знакомлюсь я, — с вызовом сказала Полина. Ей все окружающее казалось нереальным. Она с немцами! Да это же какой-то приключенческий фильм! Но за этим стояло странное чувство свободы. Она не боялась их. И только от маленького гестаповца исходили какие-то токи, внушавшие тревогу.
— Могу я позволить себе узнать, где фрау встречала немок? — спросил Кранц, и все на веранде сразу повернулись к ней.
— Папа работал в Москве на курсах для специалистов. Многие из них ездили в Германию. Порой они приходили к нам с представителями фирм. С ними бывали жены и секретарши.
— Исчерпывающе, — объявил Шренк. — А теперь к столу, — Бергман взял ее за локоть.
— Осторожно, Полин, — сказал он, указывая на порог, но она поняла, о какой осторожности он говорит, и улыбнулась ему. Вся компания с шумом ввалилась в гостиную, где уже ждал дисциплинированный Иоахим, успевший накрыть стол.
— Иоахим, — сказал Шренк, ставя на стол бутылки, — от лица рейха благодарю за усердие. Немедленно к машине, и неси сюда все, что лежит в багажнике.
Все расселись. Полина сидела спиной к своей комнате и чувствовала искушение исчезнуть. Но теперь это было бы трусостью. Она выдержит до конца. В конце концов, Бергман стоит того, чтобы
Около нее слева оказался Вилли Кюнмахль, с другой стороны — гестаповец Фон Шренк и Бергман сели рядом с Бетиной. Полина все воспринимала и не воспринимала вокруг. Она была и здесь, за освещенным дрожащим пламенем трехсвечника столом, и где-то высоко над этим.
— Фрау Мальцов, — говорил Кюнмахль, наливая ей вина в бокал, — наверно, уже хорошо изучила нас, немцев.
— Вы думаете? — спрашивал гестаповец, на секунду прилипая к ее лицу серыми едкими зрачками и снова отводя их. — Это не так просто: изучить такую нацию, как наша.
Полина сжималась, когда Кюнмахль разворачивал свой сухощавый мускулистый торс к ней. Он был похож на громадного возбужденного дога. Гестаповец тоже напоминал собаку, но скорее бульдога. Он слушал все, что говорили, но был невозмутим. Его голова с пробором в серых волосах непрерывно наклонялась и опускалась, он ел. Глаза его, оставаясь неподвижными, поочередно прилипали к лицам за столом, и, казалось, стремились прорваться куда-то глубже, в подкорку, где рождались мысли.
За столом царил фон Шренк.
— Уважаемые дамы, господа! — возглашал он, поднимая бокал с «Мозельвейном». — Давайте выпьем за мир! Да, да, не таращите на меня глаза, Петер, это достаточно патриотичный тост... Итак, за мир. За скорый мир! За победный мир! В конце концов все это должно кончиться: и борьба на фронтах, и гранаты, которые швыряют подростки! Стойте, Кюнмахль, я еще не кончил! Так, за германский победный мир, господа! За то, чтобы в следующий раз мы пили в кругу дам, как сегодня, но без огорчений и подозрительности, которые несет с собой война!
Мужчины встали, Полина выпила вслед за Бетиной сидя.
— Это дело мужчин, дорогая, покончить с войной, — сказала ей через стол Бетина, — наше дело служить им, рожать, вынашивать, воспитывать юных, чтобы, того гляди, и они опять полезли в какую-нибудь новую свару.
У Полины кружилась голова. Она кивнула Бетине и подумала, что, кажется, пора уходить. Но тут она поймала взгляд гестаповца, тот смотрел через стол на Бергмана. У Кранца на лице было охотничье, хищное выжидание. Казалось, он выслеживал Руппа. Голова у Полины сразу перестала кружиться. А Бергман разговаривал с Бетиной.
— ...Да, мадам, — отвечал он ей на какой-то вопрос, — раненые и больные похожи друг на друга. Русские, может быть, чуть терпеливее наших.
— Дикари всегда терпеливее к боли, — сказал фон Шренк, — кроме того, они храбрее. Вспомните американских индейцев.
— Господа, — сказал, хмурясь, Бергман, — что за разговоры при дамах?
— О дьявол! — закричал фон Шренк, смеясь и протягивая бокал через стол. — Фрау Мальцов! Простите меня, старого кретина! Я забыл... Но неужели если наши армии воюют, то и мы в состоянии войны? Выпьем, фрау, за русскую храбрость, вы тоже русская, и вы тоже храбрая...