Приключения 1979
Шрифт:
Непонятная тревога пробудила сотника. Казалось, что никакой причины не было. Рядом ровно дышала Тия, за пологом палатки ворчал во сне раб, в ночном лагере — знакомый глухой шум. Лениво ворочались привычные мысли о доме в долине под Персеполем, о трех женех и старшей из них Тие... Потом выплыла картина знакомства с ней, когда перед мостом через Истр Видарна послал его в обоз проследить за переправой своего добра и женщин. Гаусана сразу приметил старшую служанку, но подле неотступно крутился евнух. Только на мосту, когда обоз растянулся, им удалось перемолвиться словом...
Новые звуки ворвались в ночь,
Крики, удары мечей, стоны, храп лошадей, проклятье — все это быстро приближалось. Тия лежала, укрытая палаткой, сжавшись в комок. Уже сопят рядом кони, кто-то упал, земля дрогнула. Над ней ревели, гикали, ржали, плевались, проклинали, захлебывались кровью, падали с коней воины персов и сколотов.
Но один звук, надрывный и тошнотворный, не смолкал, не унимался, а вскоре пересилил звуки боя — то был рев перепуганных мулов и ослов. Тия не сразу поняла, что это, потом ее даже затошнило от этого гадкого крика, казалось, что ревет не скот, а его желудки.
Крики людей, свист и удары нагаек по конским бокам — все это внезапно удалилось и стихло.
Тия выбралась из-под палатки. Отовсюду стоны. Испуганно мечутся лошади без всадников. Умолкли ослы и мулы. Тия побрела, наталкиваясь на тела, щиты и копья.
— Ох, проклятая стрела, — послышался знакомый голос.
Тия пошла на стон. Раб Гаусаны!
— Кто это? А-а... Помоги вытянуть стрелу... Садит глубоко. Тяни! А-а-а!! — Раб ударил ее ногой в грудь. — Оставь меня. Стрела с зазубриной. Ты разорвешь мне внутренности. Их лошади испугались рева наших ослов... Эти глупые, эти упрямые твари... помогли нам... Иди отсюда!
— Но рана не заживет, если не вытянуть стрелы.
— Не прикасайся... Или я заколю тебя!
Тия вытянула руки, ощупывая темноту, упала на чье-то большое тело. Нагнулась, рассмотрела мертвого мидийца с накладной бородой, которая отвязалась и лежала на спине, шею воина сжимала петля, веревка тянулась в сторону. Тия зажала веревку, ступила за ней несколько шагов и снова упала, зацепившись за другое тело.
Нащупала кожаный кафтан. Решила снять — пригодится, уж очень холодные здесь ночи. Кафтан липкий, наверное, в крови, но не беда — завтра отмоет. Перевернула тело — уж больно легкое, и кафтан будто с мальчика. Тия наклонилась к убитому, различила безбородый и безусый профиль, простенькую сережку в ухе, веревка, тянувшаяся от мидийца, была накручена на локоть. Хм, юный скиф. Живой еще. Воин застонал, в горле заклокотала кровь. Белая рубашка, заправленная в штаны, а между лопаток — кровавое пятно.
Из-за туч вышла луна. Тия повернула мальчика на спину — хотелось рассмотреть лицо скифа.
— Амазонка!
Постояла над воином. Амазонка среди скифов! Подложила ей под голову кафтан, рукавом вытерла
А на Истре изнывали от безделья греки. Тираны ионийские разбили свой лагерь на высоком правом берегу, спасаясь от жары в гротах. Продик из Эдеса и Гистией из Милета играли в кости. На круглый столик с отполированной поверхностью падали ребристые агатовые камешки.
Мильтиад из Херсонеса сидел на камне, на открытом солнце, бросал в воду гальку. Ветер спрятался от зноя в камышах противоположного берега. Вдоль него, сколько видно глазу, стояли вытянутые на сушу греческие триеры. Люди на них еле двигались. Неторопливо конопатили щели, смолили, обивали весла бронзовыми пластинами.
Мост терялся в плавнях. Две триеры, на одной из них тиран из Самоса, плавали вдоль моста, охраняя его.
Мильтиад сбросил хитон и пошел к воде. Гистией, закончивший игру, крикнул Мильтиаду, чтобы тот обождал.
— Знаешь, друг, когда-то меня считали лучшим пловцом Милета.
— Так давай посоревнуемся, уважаемый Гистией, кто быстрее доплывет до двадцатого плота!
Прыгали в воду. Фонтаном взметнулись брызги. Продик отодвинул кости, моряки бросили свои дела. Весь высокий берег смотрел на пловцов. Худощавый Мильтиад опережал упитанного, старшего лет на десять Гистиея. И тот понял, что проигрывает, лег на спину, тяжело дыша и отплевываясь. Мильтиад не заметил этого. Когда доплыл, схватился руками за колоду, завертел головой, плечи быстро поднимались и опускались. Посмотрел назад и весело рассмеялся.
— Ты плохо себя чувствуешь, уважаемый Гистией? — крикнул.
— Мне просто не захотелось плыть дальше, — безразлично ответил Гистией и лениво направился к берегу.
Мильтиад взобрался на мост и пошел назад. Ступал с колоды на колоду, ощущая ступнями теплую шершавость. На берегу повалился на песок, зажмурил глаза.
...Он увидел зеленые оливки Афин накануне праздника Великих Панафиней. Мильтиад идет не спеша по Керамику [56] , видит предпраздничный люд, видит, как украшают корабль, стоящий возле Аэропага.
56
Керамик, Пникс — районы Древних Афин.
Между праздничными белыми хитонами горожан, подбитыми бахромой и расшитыми яркими узорами, выделяются оранжевые одежды жрецов. Побеленные заборы и стены домов слепят глаза, а высокая голубизна неба благословляет будущий праздник.
В стороне остался Пникс, а Мильтиад блуждал по улицам, пока не попала ему на глаза стройная девушка в желтом хитоне. Темно-русые волосы девушки были причесаны в большой узел на затылке и убраны под сетку. Неправильные черты ее смуглого лица представились Мильтиаду необычно красивыми, а тихая печаль в глубине глаз завлекла его. Мильтиад искал и находил взгляд девушки, чувствовал теплую тяжесть его в своих глазах, в своем сердце.