Приключения 1986
Шрифт:
Это может показаться невероятным, но ни криков и вообще никакого шума Щапов не слышал. Такое им овладело состояние, когда он неожиданно увидел вынырнувшую из щели, готовую к прыжку тигрицу. Он машинально сдернул с плеча карабин, так же машинально щелкнул затвором. Пожалуй, даже и не страх охватил его, а оцепенение, которое распространяют в минуту смертельной угрозы или хищного нападения многие животные. Он видел тигрицу, медленно (как ему казалось) ползущую на него, видел оскаленную пасть, но звериного рыка не слышал. «Уши, что ли, заложило?» — отстраненная мысль прошла
Выстрел он все-таки услышал; звук показался негромким, откуда-то прилетевшим. Дернувшийся в руках карабин, однако, уничтожал всякие сомнения насчет того, откуда стреляло. Да, но тигрица продолжала ползти на него! Он снова выстрелил.
Она ползла! В своем оцепенении, похожем на спокойствие, Щапов кратко подумал: «Видать, стрелять разучился». И, уже как следует прицелясь, опять выстрелил.
Тигрица ползла, словно плыла, на него!
«Танька давеча мушкой стукнула», — вспомнил он, но тотчас же вспомнил и то, что мушку нарочно проверял и ощупывал, — в ней никакого повреждения не было. Он выстрелил еще — тигрица ползла.
И только тогда Щапов понял причину промахов: прицел установлен на четыреста метров, на расстояние, с которого он намеревался убить директора, пули, значит, могли лететь вверх. Он дернул прицел и выстрелил в последний раз.
«Теперь кидайся, коли что опять не так», — подумал он, пристально приглядываясь к распростертому зверю и замечая, что и теперь тот, кажется, продолжал ползти на него.
Зрение ли испортилось у Захара Щапова (от возраста или от долгого сидения в темноте) или подшутило над его глазами поднявшееся кровяное давление? Оскаленная, словно готовая к прыжку, тигрица лежала мертвой. Все пять пуль были в ней.
Охотник всегда спешит дотронуться до подстреленного зверя, как бы убедиться в своей победе. Это даже не обычай, а нечто врожденное, полученное по наследству от предков. Но, видно, что-то надломилось в Щапове: он не подошел к тигрице, не пнул ее ногой. Опустошенный, присел на камень.
С тупым равнодушием он воспринял раздавшиеся позади стук шагов и запаленное дыхание. Он настолько промедлил обернуться, что и оборачиваться не пришлось: Белов пробежал мимо, споткнулся на подъеме, чуть не упал и кинулся на колени перед мертвым зверем.
Лишь через минуту он поднялся и повернулся, весь на виду, к Щапову. Тот подивился: лицо директора было мокрым, будто в слезах.
— Что ж ты, гад, наделал! — сдавленно сказал директор.
Щапов наставил на него карабин и вдруг суетливо захлопал затвором. Что-то непонятное с ним творилось — он то одно забывал, то другое, и вот теперь, в очередной раз, забыл, что карабин разряжен, всю обойму он истратил на зверя, а другая — в котомке! Зажав карабин под мышкой, он захлопотал, стаскивая с плеч котомку, но ведь развязать ее, достать патроны было не секундным делом: Белов успел подойти и положить руку на оружие.
— Хорошо, хоть не сопротивляешься, — сказал он безбоязненно и потянул карабин к себе.
Щапов очнулся, его вялость пропала, мышцы окрепли.
— Ты себя не обнадеживай… — Оставив в покое лямки мешка, он стремительно пригнулся и выхватил из-за голенища нож с широким и длинным лезвием, дивно отточенным, яростно засверкавшим.
В следующее мгновенье отлетевший в сторону карабин брякнул о камни. Щапов взметнулся, нанося удар в грудь Белова. Георгий же Андреевич быстрым движением попытался выбить нож, но сделать это ему не удалось: его собственную руку, поврежденную при падении с дерева и успевшую сильно распухнуть в кистевом суставе, пронзила невыносимая боль. Он не сдержал стона.
Удар все же не получился. Нож остался у Щапова. Он почувствовал неуверенность, отступил шага на два, пытаясь выиграть немного времени, чтобы сообразить, каким верным способом можно одолеть ловкого противника. Георгий Андреевич тоже сделал два-три шага назад, отшвырнул при этом подвернувшийся под ноги карабин. Обоих трясло от волнения…
Щапов оказался на самом краю площадки. Склон в этом месте был крут, внизу блестела река.
— Смотри не упади, ты правосудию нужен, — крикнул Белов.
— За меня не боись, — покосившись через плечо, ответил Щапов. — Боись за себя, одни мы тут.
Но они были не одни. Многие слышали пять выстрелов над Краснухинским ключом. Участковый Мернов, у которого опять забарахлил мотоцикл, успел, оказывается, отъехать всего на несколько сот метров и теперь бежал, уже одолев небольшой перевал, вниз по склону. Уже где-то близко скакал на пегаше Юрка, уже по дороге со стороны Тернова спешили все, кто был в силах отправиться в путь; впереди — изнемогавшая Агния…
Двое стояли друг перед другом. Георгий Андреевич баюкал раздувшуюся, нестерпимо болевшую руку. Со стороны реки взвился хриплый, надсадный крик:
— Щапов!.. Опять!..
Кричал Мернов. Щапов посмотрел через плечо, покачал головой, поднял руку с ножом поближе к глазам и, посмотрев на нож тупо, без сожаления, тихонько бросил его в реку.
— Ишь, одолели…
А внимание Георгия Андреевича вдруг привлекли какие-то странные звуки, похожие, пожалуй, на жалобный писк новорожденного. Они усиливались, делались нетерпеливыми, и Георгий Андреевич, словно вовсе позабыв о Щапове, повернулся и пошел мимо неподвижно оскалившейся тигрицы к темневшей в углу площадки каменной щели. Там, на небольшой глубине, в сумраке копошились два рыжеватых комочка…
Николай Самвелян
ПРОЩАНИЕ С ЕВРОПОЙ
Диалоги, начатые на вилле «Гражина» и продолженные на Уолл-стрите
ИНТРОДУКЦИЯ
Предотъездная — едва ли не самая хлопотная из всех видов суеты. Все равно что-нибудь забудешь. И, как позднее выяснится, это будет именно то, без чего путешествие теряет всяческий смысл.