Приключения, 1988
Шрифт:
— Он самый, вот, поглядите... — сказал Родионов, но я уже и без него видел, что следы зубов одинаковые: щель между передними резцами, поворот их по сравнению с остальными зубами, размер.
Я похлопал эксперта по плечу, мы улыбнулись друг другу, и он ушел, а я стал рассматривать сберегательную книжку Фокса. Двести шестьдесят семь тысяч рублей на ней было! И я сказал:
— Четверть миллиона с гаком... М-да-а... Это все с базы сатураторной... или из бильярдной, а?
Фокс поерзал немного или сделал вид, что поерзал, открыто, по своему обычаю,
— У вас, товарищ Шарапов, лицо доброго и милого человека. Оно располагает к откровенности... Поэтому я буду с вами совершенно откровенен. В моем возрасте мальчишество — штука стыдная, конечно... Но я холост, люблю встречаться с женщинами, а женщины, что бы там ни говорили идеалисты, любят людей богатых... А я нищий. Да-да, не удивляйтесь, я нищий служащий, только удача на зеленом сукне позволяет мне изредка сводить свою даму в ресторан...
— А четверть миллиона? — напомнил я.
— Момент, все объясню. Женщина предпочитает, как это ни печально, жадного богача щедрому нищему. Да-да-да! Поэтому любая раскрывает объятия человеку, у которого на книжке больше четверти миллиона. Неважно, что он прижимист, как я, она рассчитывает своими прелестями заставить его раскошелиться...
Я почувствовал, как волна холодной, просто-таки леденящей злобы подкатилась у меня к горлу: я вспомнил Шурку Баранову, катающуюся по полу на кухне, а потом сразу же Варю, огромные ее нежные глаза — этот мерзавец своими словами пачкал их, оскорблял, даже не подозревая об их существовании. И нечаянно для самого себя я крикнул:
— Ну-ну, вы потише тут насчет женщин распространяйтесь! Привыкли к продажным...
Фокс перебил меня:
— Да что вы, товарищ Шарапов, я далек от обобщений! Разумеется, я говорю о своих знакомых...
— Давайте-ка лучше к делу. Что там с вашими миллионами?
— Ничего, — спокойно сказал Фокс. — Нет никаких миллионов. Фикция. К предыдущему вкладу в сто рублей я приписал следующую строчку. Проверьте — и узнаете, что к великому моему сожалению, в сберкассе числятся только сто рублей... — И он широко развел руками, извиняясь вроде за свое легкомыслие.
А я ему поверил. Сразу поверил, даже проверять не стал, потому что все мне стало ясно, все его действия паскудные.
— Ты не только снабженец и картежник, Фокс. Ты бандит и убийца. Ты убил Ларису Груздеву, сторожа в магазине на Трифоновской, и еще за тобой достаточно всякого водится.
— Во-он чего! Клепальщики вы известные, зайцу волчий хвост пришьете, не то что человеку дело...
Я опять разозлился:
— Ты на моих товарищей суп не лей, они из-за таких, как ты, сволочей, под пули идут... И на окно глазеть нечего, оно не на улицу, а во двор выходит, прямо в собачий питомник. Рискнешь?
Он помотал головой, сказал с укоризной:
— Не думал я, что в МУРе так с людьми обращаются... Ведь это все, что вы наговорили, доказать надо.
— Докажем, не бойтесь, все докажем. И про Ларису, и про «Черную кошку» вашу...
— Да не знаю я никакой Ларисы, что вы на самом деле? — с
— На самом деле мы вот что. Ну, например... Познакомились вы через Соболевскую Иру с Ларисой Груздевой, охомутали ее — это вы умеете. Уговорили в Крым переезжать, дом купить и так далее, тем более что двести шестьдесят тысяч на книжке уже есть, на все хватит: и на обзаведение, и на собственный лимузин марки «хорьх». Плюс друг в драмтеатре. С работы ее сняли, чемоданы велели уложить, деньги, горбом накопленные, с книжки снять...
Зазвонил телефон. Пасюк привез Галину Желтовскую, новую жену Груздева. Я ему сказал:
— Пусть она там посидит, а для нас подбери двух подставных и понятых — будем опознанием заниматься.
Фокс поинтересовался:
— Это Соколовская, о которой вы говорили?
Как будто не знает, что Соболевская.
— А потом устроили прощальный ужин с «Кюрдамиром» да с шоколадом...
Фокс опять перебил меня:
— Минуточку! Я хочу сделать небольшое признание. Я действительно имел связь с Груздевой. Но, во-первых, не следует мужчине без нужды афишировать это, а во-вторых, знаете, влезать в историю с убийством как-то не хотелось...
— Ну и что? — спросил я.
— Никакого прощального ужина я не устраивал — вы это все придумали.
— На бутылке остался отпечаток вашего пальца — это уже установлено.
Он подумал немного, потом, пожав плечами, сказал:
— Это еще ничего не доказывает. Мы действительно пили с Ларисой вино... припоминаю, в самом деле «Кюрдамир», но это было за неделю до несчастья! Тогда и палец мог остаться...
Я подошел к сейфу, отпер его и достал бутылку из-под «Кюрдамира», ту самую, аккуратно взял ее, уперев горло и донышко между ладонями, подозвал Фокса:
— Смотрите на свет. Вот отпечаток безымянного пальца вашей левой руки. Тут и другие пальцы есть, но нечеткие...
— Угу, вижу, — охотно подтвердил Фокс.
— Значит, вы утверждаете, что оставили эти следы за неделю до убийства?
— Точно, числа 11-12 октября...
— Тогда внимательно посмотрите на оборотную сторону этикетки...
Я включил настольную лампу, поднес к ней бутылку. На просвет сквозь зеленое стекло отчетливо просматривался штамп: «18 окт. 1945». Не дожидаясь его новых выдумок, я сказал:
— Вы, конечно, можете сейчас «вспомнить», что пили «Кюрдамир» не за неделю, а за день до убийства, но пора уже сообразить, что все эти враки ни к чему.
— А я и вспомнил... — начал с наглой улыбкой Фокс, но отворилась дверь, и вошел Пасюк, ведя за собой двух рослых молодых людей.
— От ци хлопци будут подставные, — объяснил он. — Понятые в коридоре.
— Так пригласи их сюда...
Открылась дверь, и вошла Желтовская — испуганное милое лицо, мягкие ямочки на щеках. Она, видимо, не понимала, что происходит, и от этого волновалась еще больше.