Приключения, 1988
Шрифт:
— Илья Сергеич, все сложилось так, — сказал я, глядя ему в глаза, — ну, что сомнений в вашей виновности не было... И поэтому вас арестовали...
— Да я все понимаю! — горячо перебил меня Груздев. — О чем тут говорить...
— Тут есть о чем говорить, — сказал я твердо. — Я должен извиниться перед вами и за себя... и за своих товарищей. Мы были не правы, подозревая вас. Извините, и... вы свободны. Я вас провожу на выход...
Желтовская крепко обхватила Груздева, словно боясь, что я передумаю, а он, погладив ее по голове, протянул мне руку:
— Прощай,
Уже на выходе, помявшись немного, он сказал:
— В нашей жизни очень важно правильно оценивать людей. Особенно если они твои друзья...
Я с удивлением посмотрел на него — к чему это он? А Груздев, будто решившись, закончил:
— У меня характер прямой. Ты меня извини, но я тебе скажу так: плохой человек твой Жеглов. Ты не подумай, я не потому, что с ним сцепился... Просто для него другие люди — мусор... И он через кого хочешь переступит. Доведется — и через тебя тоже...
Забрезжил серый сырой рассвет. На улицу выходили дворники с метлами, по всему телу расплывалась уже ничем не сдерживаемая усталость, а я все стоял на тротуаре около первого поста и лениво размышлял о том, как подчас мы торопимся обвинить, осудить человека. Вот и Груздев сказал сейчас о Жеглове злые слова и ушел с горечью и ненавистью в сердце, даже не подозревая, что во имя того, чтобы мог он сейчас в предрассветном осеннем сумраке идти с любимой женщиной домой, Жеглов всего несколько часов назад без всяких колебаний бросился в схватку с Фоксом, и бог весть, чем эта схватка могла кончиться...
ПЕРВЫЙ ЗАМОРОЗОК
Сегодня утром крыши Москвы покрылись инеем. Этот первый «белый утренник» наступил на месяц позже среднего срока. Инеем покрылись поля и лесные поляны. В еловые и лиственничные чащи заморозок еще не проник.
Дыма табачного набралось в кабинете больше, чем когда бы то ни было. Собрались сегодня попозже, успев выспаться после вчерашнего, и вот уже добрых полтора часа обсуждали, как изловить банду. Заново зарядив свое «орудие» и шарахнув очередным залпом густого пахучего дыма, Свирский подытожил:
— Конечно, прекрасно, что вы взяли Фокса. Судя по всему, это один из активнейших участников банды...
— Если не главарь... — подал голос Жеглов.
— Да. Но в то же время у нас до безобразия мало каких-либо выходов на остальных. Предположение, что они базируются в районе Сретенки, Марьиной рощи, следы ног, отрывочные сведения о внешности еще одного бандита... Все это даже не корыто, и будут ли к нему свиньи, очень пока неясно. Конечно, можно подождать, не скажет ли Фокс...
— Не скажет, — утешил Жеглов. — На его разговорчивость рассчитывать не приходится.
— Изворачивается до последнего, — поддержал я. — Даже очевидных фактов не признает, все наотрез. Добром от него ничего не добьешься...
— Надо его подмануть, сукинова сына, — неожиданно предложил Пасюк.
— Да? А как? — с надеждой посмотрел на него Свирский.
— То я нэ розумию, Лев Олексеевич, —
Немножко посмеялись, но я про себя подумал, что какая-то истина в словах Пасюка есть — на фронте довольно часто получалось, что доставали хитростью то, что нельзя было добыть с бою. А Жеглов сказал:
— У нас остается пока что единственный канал, где мы знаем хотя бы кого персонально искать. Это подружка Фокса — Аня.
— Да, я уже думал об этом, — сказал Свирский. — У нас кто ею занимается?
— Шарапов, — сказал Жеглов. — Он и по вокзалам, и по кличкам, и по оперучету ее проверяет.
— Ладно, — кивнул Свирский. — Тогда хватит заседать, все усилия направьте сейчас в эту сторону. Для проверки на вокзалах я вам еще шесть человек немедленно выделю, как раз в третьем отделе вчера группа Коногонова освободилась. Вечером доложите о результатах...
Время бежало быстро, а никаких сколько-нибудь приличных следов Ани не обнаруживалось. И все время скребла мыслишка: а на кой, собственно говоря, ляд мы приберегаем телефон бабки Задохиной? И незадолго до обеда я сказал Жеглову:
— Слушай, Глеб, что нам мешает попытаться вытащить Аню по телефону бабки?
— Спугнем их... — сказал Глеб механически, потом оторвался от своих бумаг и внимательно посмотрел на меня, словно додумывая мысль, которую я не высказал. Потом улыбнулся: — Смешно, Володька. Иногда принимаешь какую-нибудь вещь как аксиому. Дерево твердое, молоко жидкое. А масло? Масло ведь бывает не только твердое, но и жидкое, так? Вот и телефон Задохиной конспиративный. И точка. А какой он сейчас, когда мы Фокса взяли, к богу конспиративный? Что мы, банду спугнем? Так их уже спугивать некуда. Тем более что жулики они отчаянные и нам нечего надеяться, что они угомонятся.
— Вот и я так полагаю, — сказал я. — Давай только подумаем, как хитрее ее вытащить.
— Не об этом надо думать, — покачал головой Жеглов. — Вытащим как-нибудь. Думать надо о другом — что мы с ней будем делать? А если она не знает или не захочет нам показать банду?
— А что мы теряем? — спросил я. — Допросим, а там видно будет...
— Не-е, это ты не прав, Шарапов, — протянул Глеб. — Нам надо иметь четкий план. Ты ведь небось разведкой так не занимался: пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что? Надо себе точно представить, что именно нам от нее, от Ани, значитца, нужно и каким способом это добыть. Вот когда придумаем, тогда поговорим...
Долго я сидел и размышлял обо всем этом, и все время мне мешала мысль о том, что, прежде чем допрашивать Аню, ее надо как-то вытащить, зря Жеглов отмахивается от этой задачи, будто можно взять ее и вытащить из кармана. Пасюк прав, конечно: надо ее как-то «пидмануть» — в лоб, нахрапом, с подругой Фокса не справиться. Так и этак выстраивал я разные комбинации, даже на бумаге рисовал, и каждый раз оказывалось, что от того, как мы ее заманим на встречи с нами, будет зависеть все остальное. И еще я понял: иначе как изнутри мы сейчас банду взорвать не сможем...