Приключения английского языка
Шрифт:
Итак, несмотря на статус официально не признаваемого языка и утраченную связь с письменным наследием, язык продолжал меняться. Он не только оказывал сопротивление языку-завоевателю, но и поглощал его, производя отбор и одновременно излечивая себя, словно покинутое раненое животное, в надежде на возможность рано или поздно возродиться.
В 1154 году этой надежде, казалось, не суждено было сбыться. В пророческих хрониках Питерборо за 1154 год отмечалось, что тот год дал англичанам нового короля, графа Генриха II Анжуйского, внука Вильгельма Завоевателя и первого короля из династии Плантагенетов. Он был человеком образованным, свободно владел латынью и французским, но не английским. Его супругой стала Алиенора Аквитанская, дочь Вильгельма X, герцога Аквитании.
Генрих II был коронован в Вестминстере на пышной церемонии, ознаменовавшей приход на английскую сцену новой «французской» моды. Шелковое облачение священнослужителей превосходило по стоимости все, что когда-либо видели в Англии. Король с королевой и знать были разодеты в шелк и парчу. Предполагалось, что такая роскошь подобала торжественности события, отражавшего масштаб завоеванной территории и ее богатств. В каком-то смысле так оно и было, что угрожало всему английскому, пожалуй, не меньше, чем тяжелая кавалерия, жадно пожинавшая обильные плоды победы, одержанной в 1066 году.
Генрих II унаследовал земли Вильгельма Завоевателя в Англии и северной Франции. Алиенора, самая богатая наследница западного мира, принесла в приданое владения, находившиеся на территории нынешней Франции, от реки Луары до Пиренеев и от Роны до Атлантики, и превышавшие по размеру домен французского короля. В результате возникло огромное королевство, значительную часть которого составляли франкоязычные земли по другую сторону Ла-Манша. Королевство расширялось, и английские земли и язык составляли самую незначительную его часть. Французский же язык и латынь все больше укреплялись как языки власти, двора и новой культуры.
Но даже это знаменательное событие, когда, казалось, английский язык отошел еще дальше в тень, показало, что язык все еще жив и что есть надежда. Отмечалось, что во время королевской процессии в Лондоне люди кричали Wes hal! и Vivat Rex — пожелания долгой жизни королю и королеве на древнеанглийском и латыни. На улицах английский язык был жив.
Генрих и Алиенора привнесли еще больше новых слов. Первые сто лет после Норманнского завоевания большинство заимствованных слов приходило из Нормандии и Пикардии, а во времена правления Генриха II (1154–1189) в государственную речь несли свой вклад другие диалекты, в частности центральный французский, или франсийский. Так, слова норманнского французского catch, real, reward, wage, warden и warrant уживались с франсийскими chase, royal, regard, gauge, guardian и guarantee (все слова приведены в современном английском написании).
Пожалуй, еще большее значение, чем новые слова, имели занесенные с этими словами идеи. Именно это случается время от времени: новые слова насаждают новые понятия. Вот и теперь при дворе укреплялись новые понятия, зародившиеся по ту сторону Ла-Манша. Выражали их новые слова, такие как courtesy (cortesie, этикет), honour (honor, честь), damsels (damesieles, барышни), tournament (torneiement, турнир). Лексика «рыцарства» и «куртуазной любви» вызвала в Англии сильнейший культурный шок со времен просветительской деятельности Альфреда. Однако Альфред действовал во имя Бога и единства, а двор Генриха и Алиеноры — ради культуры и удовольствия.
Алиенору считали самой образованной женщиной Европы. Она попыталась изменить эстетику и душевный настрой этой отдаленной островной заставы, оккупированной, раздробленной и обреченной, и именно она покровительствовала поэтам и трубадурам, чьи стихи и песни создали романтический образ Средневековья как эпохи рыцарства — восхитительный вымысел, имеющий мало общего с реальностью за пределами искусно иллюстрированных и орнаментированных страниц средневековой литературы.
Как бы то ни было, новые идеи проникли в Англию и освоились в ней, прокладывая себе путь через культуру на протяжении, по меньшей мере, семи последующих столетий, пока благородный рыцарь не превратился в джентльмена. До приезда в Англию Алиеноры слово chevalerie было связано с лошадью и означало всего лишь cavalry (кавалерия, конница). Битва при Гастингсе была выиграна именно благодаря неукротимости конных воинов, и с тех пор многие англичане усматривали в норманнской chevalerie нечто вроде бандитов и головорезов верхом на лошадях.
Теперь, под влиянием Алиеноры, всадники начали преобразовываться в рыцарей, а слово chivalry (рыцарство) включало целую группу понятий и норм поведения, проникнутых духом чести и альтруизма. Слова предписывали, как следует вести себя со своим сеньором, друзьями, врагами, а главное — с прекрасными, но жестокими дамами. Такое обособление высшего общества отстраняло английский язык, которому не нашлось места в тронном зале, от первостепенных забот государства. Придворное общество развивалось в совершенно ином направлении, не имеющем ничего общего со старой Англией и ее языком. Оно в них больше не нуждалось.
Именно при Алиеноре поэты перенесли рассказы о короле Артуре и его рыцарях из области истории и преданий в поэзию, тем самым упрочив легенду. На обогащенном языке вырастала поэтическая традиция. На XII век пришелся расцвет творчества Кретьена де Труа, выдающегося автора романов и поэм Артурова цикла, и поэтессы Марии Французской, автора волшебных басен. Оба писали куртуазные стихи на французском; Мария при этом утверждала, что создает свои стихи в Англии.
Имеются любопытные свидетельства того, что оба, как всякие колонизаторы, беззастенчиво пользовались сокровищами местной культуры. Кретьен позаимствовал свои темы в Англии — возможно, через французский перевод Васа труда Гальфрида Монмутского «История королей Британии» (Historia Regum Brittaniae). Мария Французская сообщает, что перевела некоторые истории с английского на французский (de l'engleis en romang).
Английский язык развивался сам по себе и значительно обогатился по сравнению с языком норманнских колонистов. Поэты воспевали Алиенору, прославляя ее как наипрекраснейшую женщину на свете и создавая в поэзии культ совершенной женщины, составлявший центральный мотив куртуазной любви в литературе. Это существенно повлияло и продолжает влиять на поэзию, посвященную радостям и мукам любви. Это продвинуло в литературе направление, красной нитью прошедшее через сонеты Шекспира и любовную лирику романтизма к текстам современных эстрадных песен. Невозможно определить меру воздействия таких идей на тот период времени, однако не подлежит сомнению, что заимствованные у французов куртуазные понятия глубоко проникли в наш образ мышления и наши представления о том, как следует и можно вести себя, когда мы находим или теряем любовь.
Любимым трубадуром Алиеноры был Бертран де Борн, а самым знаменитым его произведением — Rassa, tant creis e mont’e poia («Расса, высшего в ней чекана…»). Поэт воспевает прелести своей знатной дамы:
Белокожа, уста — как рана, Руки круглы, грудь без изъяна, Как у кролика — выгиб стана, глаза — как цветы шафрана….Сравнение стана с кроличьим, пожалуй, могло утратить эротическую силу за последние 750 лет. В конце автор возвещает: