Приключения английского языка
Шрифт:
Библия на английском языке вновь стала книгой свободы.
Начавшейся 12 апреля 1861 года гражданской войне суждено было изменить ситуацию, и со временем изменения наступили, хотя многие полагают, что путь этот пройден еще не до конца. Четыре года спустя войска Конфедерации покинули Чарлстон, а армия Союза беспрепятственно вошла в город; впереди шел 55-й Массачусетский полк — полк чернокожих добровольцев: они распахивали невольничьи бараки и расписывали стены аболиционистскими лозунгами.
Гражданская война дала нам выражение hold the fort (держать оборону); on the grapevine (по слухам, подслушать) пришло из южных штатов, где телеграфные провода были протянуты на деревьях и так закручивались, что напоминали виноградную лозу. Был еще ничем не примечательный генерал армии Союза Эмброуз Эверетт Бернсайд, установивший моду на бакенбарды — сначала их называли burnsides, а со временем устоялось написание sideburns, и всего несколько десятилетий назад трудно было бы найти портрет модного юноши, не имевшего бакенбард.
После гражданской войны 4 млн рабов были освобождены и обрели полное гражданство и право голоса. Однако Юг не сдавался и ввел сегрегационные законы об ограничении прав негров — джимкроуизм. Сформированный после гражданской войны ку-клукс-клан взял свое название из греческого языка, где 'uc означает круг, колесо. Они дали английскому языку слово бульдозер, изначально в написании bull-dose означавшее порцию, которой хватило бы быку. Речь шла о бичевании, часто смертельном, которым наказывали негров. Частью словарного запаса южан стало и слово uppity (спесивый, наглый), характеризующее негра, не знающего свое место. Прошло еще несколько поколений, прежде чем «черные» и «белые» слова начали свободно сочетаться, и немало лет прошло с начала XX века, прежде чем слова негритянского диалекта заняли свое место в словарях. Задолго до этого они наполнили улицы, клубы, речь молодежи и — через индустрию развлечений — широкий мир английского языка.
В 80-х и 90-х годах XIX века на Юге ввели раздельное обучение, и новые законы вынудили многих чернокожих граждан переселяться в промышленные города Севера.
На том можно было бы и завершить эту главу, если бы не первый американский литературный гений по имени Сэмюэль Ленгхорн Клеменс, взявший себе псевдонимом выражение, которое выкрикивали матросы на Миссисипи: Марк Твен — «Отметка два фута!» (до дна).
Он был речным лоцманом, но гражданская война заставила его сменить занятие. Он добывал серебро в шахтах Невады и золото в Калифорнии, работал репортером в газете в Сан-Франциско, корреспондентом на Сэндвичевых островах (теперь это Гавайи), в Европе и на Востоке; выступал с лекциями, а в конце концов стал писателем. Ближе к концу жизни он признавался: «Я был писателем 20 лет и ослом 55». На своем пути он всюду подбирал слова: heap (на индейском английском означающее «очень много»), у старателей и шахтеров — strike it rich (напасть на золотую жилу) и you bet (точно, будьте уверены);; из сленга — dead broke (разорившийся в пух и прах), take it easy (не принимайте близко к сердцу), get even (свести счеты), gilt edged (лучшего качества; с золотым обрезом) и close call (минимальное преимущество или перевес, на волосок, опасное положение). В предисловии к «Приключениям Гекльберри Финна» он перечисляет использованные в книге диалекты: «негритянский диалект штата Миссури, самая резкая форма захолустного диалекта Пайк-Каунти, а также четыре несколько смягченных разновидности этого последнего». Все они образуют нечто новое вместе с новым английским языком, по-прежнему основываясь на древнеанглийском и отходя от латыни и французского.
Нам уже знаком писатель, чья жизнь и языковой охват напоминают о Твене: это Чосер, человек, повидавший мир и познавший труд, получив опыт, казалось бы, совершенно не подходящий для современного литератора. Подобно Чосеру Марк Твен стоял у истоков нового языка: Чосер опирался на среднеанглийский язык Лондона, а Твен — на южный американский. Ключевым для нашего рассказа стало то, что язык Твена был прочно связан с негритянским английским. «Приключения Гекльберри Финна» были написаны в 1885 году и с тех пор (подобно «Кентерберийским рассказам») постоянно переиздаются.
Марк Твен отмечал, что «южане говорят, будто поют». Вот, например, как Гек Финн описывает жизнь на реке:
It’s lovely to live on a raft. We had the sky up there, all speckled with stars, and we used to lay on our backs and look up at them, and discuss whether they was made or only just happened — Jim he allowed they was made, but I allowed they happened: I judged it would have took too long to make so many. Jim said the moon could a laid them; well that looked kind of reasonable, so I didn’t say nothing against it because I’ve seen a frog lay most as many, so of course it could be done. We used to watch the stars that fell, too, and see them streak down. Jim allowed they’d got spoiled and was hove out of the nest.
(Хорошо нам жилось на плоту! Бывало, все небо над головой усеяно звездами, и мы лежим на спине, глядим на них и спорим: что они — сотворены или сами собой народились? Джим думал, что сотворены; а я — что сами народились: уж очень много понадобилось бы времени, чтобы наделать столько звезд. Джим сказал, может, их луна мечет, как лягушка икру; что ж, это было похоже на правду, я и спорить с ним не стал; я видал, сколько у лягушки бывает икры, так что, разумеется, это вещь возможная. Мы следили и за падучими звездами, как они чертят небо и летят вниз. Джим думал, что это те звезды, которые испортились и выкинуты из гнезда.) [24]
24
Перевод Н. Дарузерс.
Это один из наиболее спокойных эпизодов, однако даже здесь мы далеки от умеренного и серьезного библейского английского языка отцов-пилигримов. Эта речь и звучит иначе, и отличается по характеру. Это язык торговцев и зазывал, плутов, вралей и жуликов, но вместе с тем и простодушных мечтателей. А еще это слова и звуки негритянского английского, вошедшего в классику литературы — в словах Гека и Джима, который не на шутку боится, что его могут продать на Юг, вниз по реке.
Правящие круги Восточного побережья эта книга не порадовала. В Конкорде, колыбели Американской Революции, высококультурные члены библиотечной комиссии за диалектные слова наложили запрет на «Приключения Гекльберри Финна». Они сочли книгу «макулатурой, грубой, вульгарной и безвкусной; пригодной для рабов, а не для образованных и уважаемых членов общества». Не так уж много прошло времени, прежде чем английский язык в Америке оказался в центре конфликтов между штатами, между классами, происхождением, людьми… совсем как когда-то на исторической родине. Но сам язык просто продолжал нести свои волны, подобно Отцу Рек (Ole Man River), то есть великой Миссисипи.
На заходе солнца над Миссисипи Гекльберри Финн ставит точку в конце этой невероятной колонизации континента тем, что некогда было изолированным второстепенным диалектом:
…there ain’t nothing more to write about, and I am rotten glad of it, because if I’d a knowed what a trouble it was to make a book, I wouldn’t a tackled it and ain’t agoing to no more. But I reckon I got to light out for the Territory ahead of the rest, because Aunt Sally she’s going to adopt me and sivilize me and I can’t stand it. I been there before.
(…А больше писать не о чем, и я этому очень рад, потому что если бы я раньше знал, какая это канитель — писать книжку, то нипочем бы не взялся, и больше уж я писать никогда ничего не буду Я, должно быть, удеру на индейскую территорию раньше Тома с Джимом, потому что тетя Салли собирается меня усыновить и воспитывать, а мне этого не стерпеть. Я уж пробовал.)
16. Освоение языка
На Востоке Америки английский язык наполнил мощью жилы Декларации независимости как невиданного доселе выражения волеизъявления народа, призванного стать классическим образцом для новой страны, впоследствии превратившейся в могущественную империю. Дальше к Западу язык неукротимо прокладывал себе путь через величественные пейзажи и приключения, через сражения и объединения с различными британскими диалектами, через новые воззрения и сложнейшие индейские языки. На юге он стал основой нового языка, соединившего в себе десятки африканских наречий. По сравнению с таким разнообразием язык в штаб-квартире — в самой Англии — мог показаться укрощенным и одомашненным. Но это означало бы недооценить пристрастие англичан к идеям и мелодраме интеллектуальной полемики. В сражение ввязались не только «истинные» англичане, но и не менее «истинные» ирландцы и шотландцы: это было сражение за право собственности на слова, как на бумаге, так и на устах.