Приключения Джейкоба Фейтфула
Шрифт:
Тут Домине опустил голову на подушку и отвернулся к стене.
— Не вы виноваты, сэр, — ответил я, чтобы его утешить, — вы не знали сами, что пьете, не знали как крепок грог. Старый Том обманул вас.
— Нет, Джейкоб, я не могу облить этим целительным бальзамом мое раненое сердце. Я должен был знать и помню, что ты останавливал меня, что ты даже оторвал фалду моего сюртука; между тем я не обращал на тебя внимания… Я унижен, я, наставник семидесяти мальчиков.
— Сэр, не я оторвал вашу фалду — собака сделала это.
— Джейкоб, я слыхал об удивительной мудрости собачьей породы, однако мог ли я думать, чтобы бессловесная тварь заметила мое безумие и старалась остановить? Mirabile dictu! note 17
— Вы заснули, сэр, и мы уложили вас в постель.
— Кто оказал мне эту услугу, Джейкоб?
— Том младший и я, сэр. Старый же Том не был в состоянии никому помочь.
— Я принижен, Джейкоб…
Note17
Mirabile dictu! — Чудеса да и только! (лат.).
— Вздор, старина. Полно; зачем поднимать столько шума из-за пустяков? — сказал старый Том, который, услышав наш разговор, вошел в каюту. — Вы выпили лишнего, вот и все; какая в том беда? Только жалкое сердце никогда не веселится. Ободритесь; умойте лицо холодной водой Темзы, и через полчаса вы будете свежи, как полевая маргаритка.
— У меня болит голова, — ответил Домине, — кажется, будто раскаленное ядро катается в ней из стороны в сторону. Но я заслуживаю наказания.
— Если пить нехорошо, вот вам и наказание, и, значит, нечего плакать. Всякий знает, что, когда с вечера у человека слишком легко на сердце, утром у него слишком тяжело в голове. Я тысячу раз сам испытывал это. И что же? Хорошее за дурное, и дело с концом.
— Друг кормчий, ибо я буду продолжать так называть тебя, по-видимому, ты забываешь о морали.
— А что значит «мораль»? — спросил старый Том.
— Я говорю, что опьянение — грех, — продолжал Домине.
— Грех? Ну, мастер, я полагаю, что Всевышний даровал нам грог именно для того, чтобы мы пили его, а потому с нашей стороны было бы грешно не пить… то есть немножко.
Баржа подошла к госпиталю, и Домине вышел на палубу. Том младший почтительно поздоровался с ним; он слышал наш разговор с Добсом и, обладая большим запасом доброты, не хотел оскорбить его новой шуткой. Старый Том стал на руль, молодой приготовил завтрак и принес Домине ведро холодной воды. О его носе не было сказано ни слова. Выпив чашку горячего чаю, Домине вошел в ялбот, Том младший взялся за одно весло, я за другое, а мой старый наставник пожал руку старому Тому, сказав:
— Ты желал мне добра, потому и я желаю тебе всего хорошего, добрый кормчий.
— Да будет с вами Бог, — ответил старый Том. — Зайти за вами на обратном пути?
— Нет, нет, — быстро произнес Домине, — путешествие по суше дороже, но безопаснее. Благодарю тебя за песни и за твою доброту, добрый кормчий. Все мои вещи уже в лодке, Джейкоб?
Я ответил утвердительно. Подле берега Домине пожал руку младшему Тому и мне без слов, но со слезами на глазах.
— Ну, — сказал Том, поглядывая ему вслед, — лучше бы налился я, а не он. Он так принял это к сердцу.
— Он потерял самоуважение, Том, — сказал я, — пусть это послужит тебе предупреждением. Плывем обратно.
— Как странно, — заметил юный Том, — я не раз бывал пьян и никогда не терял ничего, кроме рассудка, да и тот возвращался, едва винные пары выходили у меня из головы. Знаешь, я никогда не видывал такого удивительного носа, как у него Мне хотелось посмеяться над ним, но я удержался: я знал, что это будет тяжело для него.
— И хорошо сделал, Том; благодарю тебя.
Разговаривая, мы подвели ялбот к барже, привязали его и поднялись на палубу. Старый Том все еще стоял на руле; увидев меня, он сказал:
— Джейкоб, я рад, что старый джентльмен ушел с баржи. Сегодня он казался мне грузом на совести. Мистер Драммонд доверил его мне, и я не имел права уговаривать его делать глупости. Но, как ты иногда говоришь, что сделано, того не переделаешь, и плакать нечего.
ГЛАВА XV
На следующее утро мы пришли в Ширнесс, выгрузили кирпич, предназначавшийся для правительственных зданий, и, забрав балласт, двинулись к пристани Драммонда. Когда мы вернулись, Домине еще не приехал. Вскоре м-р Драммонд сказал мне, что он отпустил своего второго конторщика и просит меня временно заместить его. Итак, в новый рейс баржа ушла без меня, а я остался на берегу в доме м-ра Драммонда, где мне было хорошо. Из благодарности я работал прилежно и, по словам моего хозяина, приносил ему много пользы. Вечера я проводил с м-с Драммонд, читая вслух Саре. Через несколько дней вернулся Домине; к этому времени его лицо приняло свой обыкновенный вид, и мы о ним не затрагивали тягостной для него темы. По воскресеньям я виделся с моим наставником и по возвращении из церкви читал с ним классиков.
Пробыв на берегу несколько месяцев, я познакомился с несколькими семьями; о некоторых из них стоит поговорить. Прежде всего скажу о капитане Тернбулле. Вот его история. Вместе с близнецом-братом новорожденный Тернбулл был подвешен в корзине к дверному молотку частной квартиры. Позже мальчики попали в воспитательный дом, а еще позже — на судно, в качестве юнг. Они вскоре привыкли к морскому делу, стали превосходными матросами на промысловых гренландских ботах, постепенно дошли до капитанского звания и наконец сделались судовладельцами и разбогатели. Капитан Тернбулл был женат, но бездетен; его жена, очень красивая женщина с простонародной речью, любила казаться важной дамой, хотя капитан восставал против этого, говоря, что по бедности он не может удовлетворять ее вкусов. Его холостой брат умер и оставил ему сорок тысяч фунтов. Свои личные средства Тернбулл скрывал от жены; с наследством же этого сделать было нельзя. По настоянию м-с Тернбулл дом, в котором они жили, был продан и заменен виллой на берегу Темзы. Новое помещение нравилось обоим; м-с Тернбулл собиралась задавать в нем балы и праздники, капитан радовался возможности смотреть на движение судов по реке. Супруги Тернбулл давно знали м-ра и м-с Драммонд, и, несмотря на то, что, разбогатев, м-с Тернбулл бросила почти всех старых знакомых, отношения двух семей не прерывались. Капитан часто бывал в доме моего покровителя; я ему понравился и он упрекал Драммонда за то, что тот держит меня в конторе. Нередко Тернбулл брал меня с собой кататься по реке, пока его разрядившаяся в пух и прах жена разъезжала с визитами, всюду разбрасывая свои визитные карточки. Раз Тернбулл приехал к Драммондам и пригласил их к себе обедать.
— Вот, кстати, — заметил он, — жена дала мне для вас то, что она называет памятной запиской, — и он вытащил из кармана большую карточку с печатным приглашением. Увы, она совсем смялась: он сидел на ней! Тернбулл кое-как разгладил пригласительный билет и положил его на стол. — И ты приходи, Джейкоб, — прибавил он, — тебе не нужно печатного приглашения; впрочем, если хочешь, жена тебе пришлет такой же билет. Я ответил, что мне не нужно напоминать о хорошем обеде.
— Думаю, что нет, — проговорил Тернбулл, — но вот что, — прибавил он, — пожалуйста, приди часа за два до начала обеда и помоги мне. В таких случаях у нас поднимается такая суета, что я прямо теряю голову. Между тем ключей от погреба я не доверяю длинноногому мошеннику дворецкому, — нет, я скорее насажу его на гарпун, чем сделаю это.