Приключения инспектора Бел Амора
Шрифт:
— Прогуляемся? — спрашивает более смелый Червяк.
— Я не гуляю с незнакомцами, — опускает реснички более скромный Червяк.
— А танцы вы любите?
Весна ласкает вечернее кладбище, бесшумно растет трава, едва слышно лопаются почки на кусточках.
К ночи на холм возвращается мокрый могильщик, но трезвый.
— Жизнь прошла, а не пожил, — вздыхает он.
— Так надо было жить, а не пить, — наставляет Ворон.
— Где жить, как жить, когда жизни нет? Вам хорошо, у вас никаких проблем. Ты — ворона, тот — червячок, а этот карасиком при жизни был…
— А ты кто? Человек! Оно звучит!
— Какой же я, братцы, человек, — горько
Притихли, задумались.
— Вот когда я был человеком… — нарушает тишину Сивый Мерин.
— Скажите пожалуйста, он и человеком был! — удивляется скелет Карасика. — С крыльями?
— Были такие кони с человеческой головой. Кентаврами назывались. Слыхал? От них свой род веду.
— Были кентавры, были. Сам хоронил, — подтверждает могильщик. — И пегасов хоронил, с крыльями. Сюда всяких несут.
Нечего сказать Карасику, молчит. Хорошо, наверно, быть человеком…
— Вот когда я был кентавром… — решает продолжить Сивый Мерин.
— Чего его слушать! — кричит Ворон с сосны. — Я в девках был, когда его родители бракосочетались. А туда же — пегаас, кента-авр!
— Если он кентавр, так я… русалка! — хохочет Карасик. Русалок хоронил, могильщик?
— Женщин с рыбьим хвостом? Хоронил. Всех хоронил. И всяких.
Молчит Сивый Мерин. Правду он говорит… Был он кентавром, был! И пегасом был! Не верят…
— Вот что, братцы, ну вас к лешему, — говорит могильщик, когда в городе кукушонок кукует полночь. — Удивляюсь я вам — чего вы ссоритесь? Не успеет кто слово сказать, все на него наскакивают. Ну, приврет малость, зато интересно. А вы слова не даете.
— Все р-равно все равны! Если он кентавр-р, тогда я… тогда я жар-р-птица! — каркает в темноте Ворон.
Плачет Сивый Мерин.
Могильщик безнадежно трясет рогами, закапывает лопату, чтоб не украли, и отправляется на все воскресенье в город искать других собеседников. К ночи он возвращается и, боясь, что его перебьют, торопится рассказать историю, которую слышал в городе.
— Жило-было Клубничное Варенье… — начинает он.
— Что говоришь, могильщик? — спрашивает Карасик, отвлекаясь от таинственного гороскопа в небесах.
— Жило, однажды, было Клубничное Варенье… — начинает сначала могильщик.
— Подожди, подожди, могильщик… Как там мой, в городе? — спрашивает ворои, усаживаясь па любимый обелиск с медальоном.
— Кукует, зарабатывает. А что ему — ку-ку да ку-ку. А червяков нет в ботинке, отправились к реке, окунуться.
Над кладбищем развесилась перевернутая звездная бесконечность, все предрасполагает начать сначала.
— Итак, — говорит могильщик, когда кворум собран. — Однажды в стародавние времена, в эпоху начального завоевания космического пространства, жило-было в колыбели человечества Клубничное Варенье с повышенной радиацией в двухсотграммовой баночке от майонеза, накрытое чистым листком бумаги и перевязанное шпагатом.
И река остановила свое течение, и ночь не пошла на убыль, лишь вернувшиеся Червяки нарушили тишину, извинились и забрались в десантный ботинок.
— Так вот, жило-было Клубничное Варенье, красного цвета, бабушкино, прозрачное, радиоактивное. Его родословная биография лишь голословно показывает нам факты его жизни, деятельности, выдержанности и, в некотором роде, засахаренности. Под засахаренностью я понимаю излишне
— Вот что, могильщик, — говорит Сивый Мерин. — Взялся рассказывать — так рассказывай, а нет — дай другим рассказать. Не понимаю, кого интересует степень засахаренности твоего радиоактивного варенья?
— Сколько раз я уже начинал про это варенье? — злится могильщик. — Начну с конца, если не хотите сначала: и радиоактивное варенье съели. С этого все и началось.
— Всякое варенье кончает тем, что его съедают, — каркает Ворон. Забавную ты рассказал историю… Жило-было радиоактивное варенье, и его съели. Что нам с того? Не мы его ели, не нам вспоминать о последствиях. Если уж взялся рассказывать, то изволь говорить о явлениях значимых, о характерах героических, о поступках благородных — но не морализируй, как внештатный корреспондент у разбитого семейного очага, не лезь с советами и воздержись от менторства и комментаторства, не доказывай, но рассказывай. Не будь ни в чем предубежден заранее, а тем более, убежден впоследствии. Предполагай и разглядывай со всех сторон, ищи причину, но не повод, и ты увидишь, что твое Клубничное Варенье не такое уж и клубничное, как кажется с первого взгляда. А сейчас начинай, я закончил.
— Итак, однажды, как уже говорилось, — неуверенно начинает могильщик, жило-было Клубничное Варенье. Это было идеологически выдержанное варенье.
— Это ты хорошо сказал, — перебивает Ворон. — Как отрубил. Откуда ты знаешь, какой выдержанности было твое варенье? Ты с ним свиней пас? Конечно, я не знаю еще этой истории… Может, это была мразь канцерогенная, а не варенье, но еще раз предупреждаю: воздержись от выводов.
— Ты мне слова не даешь сказать! У каждого свои идеалы, следовательно, и своя идеология, которую он выдерживает. С этой стороны каждый из нас идеологически выдержан, наше с вами Клубничное Варенье не являлось исключением.
— Софист ты, братец, — каркает Ворон и тяжело раздумывает на обелиске с медальоном.
— Что замолчал, могильщик? Рассказывай дальше про свое варенье, интересно! — подают голос Червяки, зашнуровавшись в ботинок.
— Жило-было Клубничное Варенье! — кричит могильщик. — Прицепился, критик! И то ему не то, и это ему не так!.. Всем молчать!
— Ладно, молчу, — соглашается Ворон.
— Рассказывай, могильщик, — слезно просит скелет Карасика. — Очень уж интересно. Не едал я в своей жизни Клубничного Варенья. Хоть послушаю, как другие его съели.
— Начинай, могильщик, — просит Сивый Мерин.
— Пусть даст честное благородное слово, что не будет перебивать!
— Эй, Ворона! — требуют все. — Дай честное благородное слово, а то плохо будет!
— Ладно, я слово дам. Но сначала вы все передо мной извинитесь за то, что только что вы меня «вороной» обозвали. Потому что как что, так сразу «Ворона, ворона…» — за что, про что?
Все охотно приносят извинения Ворону за то, что она не ворона, Ворон дает честное благородное слово не перебивать могильщика, наступает мир у реки, разверзаются хляби небесные и начинает наконец-то могильщик рассказывать свою сокровенную историю о радиоактивном Клубничном Варенье, от которого наступили те счастливые для ворон времена, когда человечество стало постепенно исчезать с лица Земли, когда беспрепятственно продолжилась эволюция зверья и растенья, заросли лопухом города, расцвели ржавчиной железные дороги, и природа бросилась в такой загул, которого не помнила со времен динозавров.