Приключения моряка Паганеля часть I - "Боцман и Паганель или Тайна полярного острова."
Шрифт:
Её подельники тут же оставили людей в покое и принялись терзать свою несчастливую подругу. Вода окрасилась бурым, а бывшие сотоварищи по разбою, отталкивая друг друга, рвали на части тело несчастной ещё живой товарки. Через пару минут от двухсот килограммовой туши не осталось и следа. Ещё через минуту осел густой кровавый туман и банда разноплеменных акул вновь стала проявлять пристальный интерес к людям. Лимит удачи для них видимо подходил к концу. Особенно опасны оказались твари средних размеров. Пока аквалангисты сражались с крупными тигровыми и голубыми хищницами, средние особи как шакалы подкрадывались к незащищенным ногам людей и по волчьи на лету отхватывали изрядные куски человеческой плоти. Кровавый туман густел, ухудшая видимость и тут через какое-то отверстие в субмарине выплеснулась зелёная струйка какой-то жидкости, мгновенно осветлив воду и сделав кровь прозрачной. Люди быстро слабели и вскоре рука одного из них вместе с клинком исчезла в пасти уродливой головы акулы-молота. Вот и второй аквалангист перестал сопротивляться смерти, потеряв сознание и его безвольное тело было мгновенно растерзано алчными трёхрядными зубами.
Старший из приговорённых каким-то чудом ещё держался, но вот и он из последних сил, улучив момент, пока пёстрая свора была занята телами его товарищей повернулся к огромному обзорному иллюминатору. Седобородый, как бы с презрением выплюнул загубник, сдёрнул маску и медленно, словно жестом сулящим смерть зрителям по ту сторону мощного стекла, перерезал себе глотку остриём пики, словно символически завершая этот акулий пир.
Я с трудом заставил себя наконец отвернуться от этого кошмарного, но завораживающего зрелища. Кранке я увидел примерно таким, каким вы его описывали, Штинкер, рассказывая о катастрофе в Северном море. Глаза стеклянные, изо рта слюна. Но мой повелитель, мой августейший кузен оказывается всё это время стоял спиной к зрелищу. Он с интересом рассматривал остановившиеся глаза своего приятеля Людвига. Когда я упомянул о том, что Его Светлость и командора Кранке объединяет «самозабвенный интерес к страданиям других людей», я выразился не совсем точно. Кранке бесспорно тяжело психически болен, а значит страдает. Вот именно эти бессознательные страдания садиста и интересуют моего мудрого Господина и повелителя. Что же касается останков преступников, то и тут мой Господин сдержал своё слово, приказав доставить на борт головы погибших и отправить их ближайшим родственникам для погребения.
Его решение назначить руководить операцией своего подопытного, мне, если честно, до конца до сих пор непонятно. Его Высочество уверен, что вполне здоровых психически людей не существует, а Кранке во всех других отношениях чёткий профессионал и опытный моряк, да и с интеллектом у него всё отлично. Он ведь как-никак превосходный проектировщик, ведь «Брунгильда» построена по его чертежам.
– «Да уж будьте уверены, майне геррен» – раздался из глубокого кресла скрипучий голос Кранке. В это время дверь со скрежетом отворилась и в комнату вошёл вахтенный офицер с «Брунгильды». Он с порога, запыхавшись, начал доклад, обращаясь к вполне пробудившемуся Кранке:«Господин командор этот идиот Уайт орёт, что видел какое то поющее привидение чёрного кригсмаринера на складе. Но это чепуха. Главное этот черномазый был послан на склад с кислотными минами выгруженными с борта, так вот одна из них исчезла!»
В этот момент боцман Внезапно прервал своё повествование. Из-за поворота над скалами вился лисий хвост красно-бурого дыма сигнальной шашки. Это Верманд Вард подавал сигнал о всплывших минах.
Глава 40. «Минно-торпедная».
Мины всплыли. Это мы увидели сразу, пройдя поворот фьорда. Правда букет из четырёх рыжих от ржавчины шаров «рогатой смерти», распался на отдельные бутоны и сейчас три из них покачивались на волнах в радиусе примерно четверть кабельтова то есть сорока – пятидесяти метров. Хуже было, что совсем не наблюдалось их четвёртой, видимо самой застенчивой сестрёнки с рожками. Куда подевалась эта краля было не понятно. Самое неприятное если полтонны тротила всё ещё болтаются на своём якоре на прежней, опасной для нашей осадки глубине. К тому же, многоопытный Устиныч заявил, что расстреливать неполный комплект всплывших мин может быть опасно, как из-за относительно близкого расстояния, (они болтались на волнах сразу за поворотом) так и из-за того, что нам неизвестно какой системы спрятавшаяся морская бомба.
Очень может быть, что бывалый Кранке подстроил подляну и для подстраховки приказал своим пловцам поставить на фарватере ещё какую-нибудь гадость. К примеру неуправляемую, неконтактную донную мину с магнитным датчиком цели, реагирующую на проходящую по поверхности моря массу корабельного металла. Подрыв такой крошки в метрах тридцати под днищем нашей посудины оставил бы от неё нежный воздушный поцелуй, поскольку начинка из тонны литого гексонита, (который в полтора раза мощнее тротила) ни на что другое не намекает. Боцман предложил следующий вариант: Воссоединить со всем возможным тактом и осторожностью трёх разлучённых родственниц, а уже после этого великодушного поступка коварно расстрелять их со скал. Вызванная полутора тоннами тротила взрывная волна просто обязана будет детонировать затаившуюся явно неподалёку четвёртую таинственную незнакомку.
Владлен нехотя санкционировал предложенную акцию, впрочем другого выхода у него не было. На маленькой резиновой лодке боцман в компании с пулемётом отправился к ближайшим скалам. Меня третьим не взяли, оставив на борту траулера. Было обидно и досадно, но, как говорится, ладно… «Жуковск» не без труда развернувшись в узкости ретировался с опасного места обратно в сторону Медвежьего крыла. Отойдя на полмили и положив(не останавливая главного двигателя) траулер в дрейф, капитан, давая знать Устинычу, выстрелил белой ракетой. В оставленный им бинокль я наблюдал, как установив пулемёт на вершине скалы, боцман с закреплённым на поясе мотком бросательного линя спустился вниз. Через минуту, энергично загребая небольшими вёслами он вместе с лодкой исчез за скалами. Прошло не менее получаса прежде чем он появился вновь и причалив к камням, вновь занял боевую позицию на вершине.
Раздалась короткая, видимо пристрельная, приглушённая расстоянием пулемётная очередь, за ней вторая и через секунду из-за скал сверкнула ослепительная бело-огненная вспышка. Ещё через мгновение, вывернув из-за поворота, ослабленная расстоянием пришла, больно заложив уши, плотная ударная волна воздуха и тут-же откуда-то снизу из под воды возникла, мгновенно передавшаяся судну и людям на нём, мощная вибрация и всё нарастающий гул. Стоя на полубаке, между якорной лебёдкой и швартовным кнехтом, я наблюдал в бинокль, как над этой скалой высотой с пятиэтажный дом, поднялся метров на десять и обрушился на неё многотонный водяной столб.
Тучный Владлен, находившийся на капитанском мостике, отреагировал с быстротой юноши, благо главный двигатель судовой машины находился в полной готовности. Уже через несколько секунд траулер набирая скорость, двигался навстречу образовавшемуся в узком фьорде рукотворному цунами. На нас пёрла агрессивная масса морской воды высотой не менее полутора десятков метров. Я едва успел обняться с баковым швартовным кнехтом, как «Жуковск»,задрав нос и обнажив давно нечищеный форштевень устремился куда-то в небеса. Старый «рыбачок» пожелавший забыть о том, что рождённый для вод в небеса не вхож, решительно вообразил себя летательным аппаратом. Ваш покорный слуга не был смыт за борт только лишь благодаря уже полученному опыту и сноровке при работе на промысловой палубе в «свежую погоду». Траулер, поднявшись на вершину волны, вдруг передумал взлетать в поднебесье и махнув на это дело обнажившимися лопастями гребного винта, едва не совершив оверкиль, резко пошёл вниз в родную стихию.
Если при подъёме на волну мне пришлось какое-то время почти вертикально висеть на ставшим родным баковом кнехте, то при падении вместе с судном в пучину вод, я вцепился в железные столбики мёртвой хваткой, вызванной мощным импульсом самосохранения. Момент погружения в морскую купель, как правило(из личного опыта) запоминается плохо. Помню мириады воздушных пузырьков и выпученные,(наверное от неожиданности моего явления) круглые глаза какой-то рыбёхи, которая с перепугу мазнула меня по физиономии неприятно шершавым хвостом. Когда «Жуковск» с божьей помощью вернулся на ровный киль, мне оставалось только обтекать и понемногу приходить в себя. Для того, чтобы разжать руки и расстаться с любимым кнехтом, пришлось произвести над собой значительное волевое усилие. Зубы мои ещё долго выбивали нервную барабанную дробь и только лишь троекратно чихнув, я понемногу пришёл в себя.
Это боевое происшествие не прошло даром для судна и экипажа. Было множество ушибов, вывихов и кажется даже парочка переломов. Ходовая рубка, каким то образом лишилась почти всех передних иллюминаторов и траулер теперь напоминал человека, который разнимая драку на чужой свадьбе, сам изрядно схлопотал по фасаду. Я спустился в кубрик переодеться и поднявшись обратно на палубу увидел, что мы подошли к той самой роковой скале. Уменьшив ход судна до самого малого, капитан приказал опустить с левого борта штормтрап и принять на борт, по его выражению:«Нашу героическую усатую персону». Мокрый до нитки боцман без лишней помпы поднялся на борт с зачехлённым пулемётом за спиной. «Жуковск», тем временем, уже почти ничего не опасаясь устремился на выход из злополучной шхеры. Всё видимое пространство воды серебрилось тушками всплывшей кверху брюхом, глушёной взрывами рыбой. Баркас «Эидис» под командованием другой «героической персоны» Верманда Варда дрейфовал на горизонте, поджидая нас.