Приключения Николая Романова до и после смерти
Шрифт:
– Смешно просто! – Николай повернулся к жене. – Ты слышала, Аликс?!
– Я пришла сюда лечиться. Сижу в очереди. Жду целителя! – Аликс отвернулась, делая вид, что все происходящее ее не касается.
– Повторяю вопрос: зачем ты приказал стрелять в рабочих?!
– Я – сам рабочий! – возразил Николай. – Прекрасно понимаю нужды рабочих людей, их любовь и непоколебимую преданность ко мне. Но, когда меня отвлекают от безика, я становлюсь сам не свой! Заявились ко мне толпою, стали орать под окнами, мешали думать, спугнули фарт (мне в тот день ужасно везло!) – это все уже нельзя оправдать
– Не матерись! Соблюдай уважение к суду! – строго предупредил Милов.
– Впрочем, я давно простил им вину их! – перекрестился Николай. – По-христиански простил совершенно! Так что даже не понимаю, к чему все эти вопросы. Повторяю, я простил их полностью и совершенно! Вопрос закрыт!
– Значит, ты приказал стрелять в рабочих, потому что тебе помешали играть в безик? Так и запишем?! – уточнил Милов.
– Пишите, что хотите! – беззаботно махнул рукой Николай.
– Хорошо! – Милов тщательно заполнял протокол.
– Мы пилить сегодня будем? А то я начинаю терять терпение!
– Следующий вопрос. Кто отдал приказ о Ленском расстреле?
– И много будет еще подобных вопросов?
– Хватает!
– Наглость какая! Явиться ко мне ночью, приставать с глупыми вопросами, которые задают разве что в сумасшедшем доме! Не давать пилы!!! До каких пор будут терзать мою несчастную Родину?! До каких?!
– Ты ща еще раз огребешь! – предупредил Милов.
Николай бросил взгляд на огромные волосатые кулаки своего визави и тяжело вздохнул.
– Видно, планида у меня такая! Родился то я в день многострадального Иова! От того и приходится страдать всю жизнь. Битый час вы меня мучаете бестолковой болтовней, тогда как деревья спокойно стоят во дворе!
– Какие деревья?
– Ночь загублена! Настроение испорчено! Я-то думал, нормальные люди здесь собрались! Пилить будем! А вы только трепаться умеете! Недаром я родился в день многострадального Иова! Ох, и не даром!
– При чем здесь Иов?
– При том! Помните слова, обращенные к Иову Господом: «Вот бегемот, которого я создал, как и тебя. Станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? Надежда тщетна: не упадешь ли ты от одного взгляда его?».
– Кто бегемот?! Ты о чем вообще говоришь?!
– Говорю я о том, что перед вами помазанник божий и хозяин земли русской! Если кто этого до сих пор не заметил! И я круче любого бегемота во сто раз. А посему повелеваю: дать мне пилу сию же минуту! Слышите?! Иначе я могу очень сильно рассердиться!
– Плевать я на тебя хотел! – возразил Милов.
– Ты кто такой вообще?
– Объясняю. Служил я до войны дьяконом в одной деревеньке в Рязанской губернии. Задвинули меня туда за правду! Потому как я никого не боялся! Даже самого митрополита Московского! И родственничка его, иеромонаха, вот этими самыми руками собственноручно утопил!
Милов показал красные волосатые руки.
– Так вот сослали меня за это в Рязанскую губернию. Деревенька – не фонтан. Один жмурик в полгода! Это тебе не Питер и даже не Москва. «Кровавых воскресений»
– Я?!
– Ты!
– Не одного!
– А у меня более пятидесяти жмуриков!
– Ах, как много! – деланно усмехнулся Николай. – Может, мне своих жмуриков посчитать?! С Первой мировой войной?
– Мне просто развернуться не дают! Палят со всех сторон! – посерьезнел Милов.
– А мне, думаешь, легко было?!
– Ты меня не понял! – Милов плеснул себе в стакан бензина. – Кстати, выпить хочешь? Тебе сейчас не помешает!
– Наливай! – кивнул Николай.
– Послушай, дружище! – Швейк тронул Милова за плечо. – Давай его осудим, а потом бухай сколько твоей душе угодно. Ты и так еле сидишь!
– Я – главный судья и, стало быть, ваш начальник! Приказываю всем замолчать и слушать меня! – Милов протянул подсудимому почти полный стакан. – Кто еще бензинчика накатит? Качество – высший сорт.
– Мне чуть-чуть! – попросил Швейк.
– А ты, немчура? – Милов повернулся к Гитлеру, но тот отрицательно замотал головой.
– Ваше здоровье! – чокнулся Николай.
– Твое здоровье! – поддержал Милов.
– Началось! – тяжело вздохнула Аликс.
Мужчины выпили.
– Я тебе хочу объяснить! – Милов занюхнул потным рукавом гимнастерки. – В натуре крутой не тот, кто больше всех народа замочил, а тот, кто сухим из воды вышел! Я, например, мог, хоть сто миллионов человек утопить. Хоть даже миллиард. Все равно никто бы не понял, что это я сделал!
– А я чего? – не понял Николай.
– Ты – лох. Потому что сам признался, что «кровавое воскресение» твоих рук дело. И теперь тебе уже никак не отвертеться. А начнешь вилять, я тебя ткну носом в протокол, где черным по белому записаны твои собственные показания!
– А чего мне надо было говорить? – возразил Николай. – Что не я это сделал? Смешно. Вся страна знает, что это моих рук дело.
– Умней надо было себя вести. Я бы на твоем месте так сказал: «Какое еще «кровавое воскресенье»? Первый раз про это слышу. Какой кошмар! Кто же это мог сделать?! Возможно, они все сами самоубийством покончили!».
Милов засмеялся:
– Вот как отвечать надо. Учись, пока я жив. Я когда кого-нибудь топил, больше всех потом орал. По лесу всю ночь с факелом рыскал. А-у!
А-у-у! В церкви лоб до крови разбивал. Молился, чтоб его нашли. Хотя прекрасно знал, что сам его собственными руками в реке утопил! Потом, когда труп находили, я на похоронах убивался! В могилу прыгал, похороните меня вместе с ним! Не могу жить без него!
– Все равно у меня жмуров больше! – возразил Николай.