Приключения парижанина в Океании (иллюстрации)
Шрифт:
— Слушаю, атаман.
— Сколько времени нужно, чтобы развести пары?
— Четверть часа. Печи затоплены.
— Хватит ли дров, чтобы доехать до угольного склада на Баламбангане?
— Обойдусь как-нибудь.
— Хорошо; когда все будет готово, скажи мне.
— Слушаю, атаман.
Машинист повернулся, чтоб уйти. Атаман жестом остановил его и пригласил за собой в каюту покойного сэра Гарри, посередине которой стоял раскрытый сундук, наполненный золотыми монетами.
Джим остановился и впился глазами в это богатство. Он был ослеплен.
— На, возьми… сегодня день раздачи жалованья.
— Атаман!
— Да поскорее… Клади в шапку и уходи… И позови ко мне боцмана, пусть он велит отнести этот сундук на палубу и раздаст людям все, что в нем есть.
Приказание было исполнено очень быстро, и человек в зеленой чалме остался наедине с капитаном.
— Теперь, сеньор Пизани, — сказал он, — поговорим по душам… Вы обязаны мне решительно всем, и вы этого не забыли. Вы — висельник; я избавил вас от петли, когда она уже была захлестнута на вашей шее. Далее, сделав вас поверенным своих планов, я осыпал вас благодеяниями и стал делиться всем, что имею. Благодаря мне вы должны были скоро разбогатеть, как набоб, и сделаться могущественным, как султан. Что я взамен этого от вас требовал? Много ли? Я требовал от вас только слепого повиновения моим приказаниям, преданного служения общему делу, по окончании которого каждый из нас мог свободно выйти из ассоциации и наслаждаться всеми земными благами. Разве я не выполнял своих обязательств с величайшей точностью? Разве я не принимал на себя большую часть ответственности, когда на нас обрушивались беды? Разве я не уступал охотно, без счета, те богатства, которые доставались нам в дни удачи? Чем были вы без меня? Жалкими грабителями, которых приводил в трепет всякий таможенный пост, всякий отряд морской пехоты. Разве вы не богаты теперь? Разве в скором времени вы не будете могущественны? Не сумел ли я сохранить для вас — и какой ценой! — внешний вид порядочности, который позволит вам мирно жить в кругу того самого общества, из которого мы, как вампиры, высасываем кровь? Наконец не джентльмены ли вы с виду, — вы, кровопийцы, грабители Малайского архипелага?.. Вам фактически повинуется слепо преданная и кровожадная толпа; по первому вашему сигналу целая армия демонов может поставить вверх дном этот остров, равный по величине первоклассной европейской державе; но не извольте забывать, что командую ими я один, что я один укротил этих диких зверей, что я атаман над ними, я — слышите ли? — я, Царь Ночи!.. Раджа Брук завоевал себе некогда княжество, объявив войну малайским пиратам. Когда он успокоил архипелаг, ему выкинули в награду кость — дали саравакский округ… ничтожный округ, когда ему ничего не стоило сделаться магараджей Борнео!.. На наше счастье, этот англичанин ошибся. В каждом малайце сидит разбойник. Вместо того чтоб беспощадно преследовать, ему следовало их объединить, фанатизировать, воспользоваться ими. Человек, сумевший подчинить себе это дикое население, может сделаться могущественнее самого магараджи. И когда придет день и эти дикари обрушатся на цивилизацию, тогда человек этот явится спасителем, богом. Он успокоит разразившуюся бурю и со славою воцарится над пиратами Океании, как некогда первые римские императоры воцарились над грабителями Древнего Рима. Этот день приближается, и скоро царь моря сделается повелителем Борнео. Я берусь выполнить то, о чем никто и мечтать не смел!.. Пизани, — буду называть тебя этим именем, под которым я тебя воскресил, — слушай, Пизани: я тебя, так и быть, прощаю. Но помни, как говорил Идрисс, что я везде, что я все вижу, что я слышу все. Вот приказ, который он принес тебе. Готовься к отплытию. А этот запечатанный пакет вскроешь, когда запасешься углем. Я тебе ничего не обещаю и ничем не грожу. Одно только скажу: повинуйся мне слепо.
Странный человек, с такой смелостью изложивший свой чудовищный проект, взял из коллекции блестящий кинжал и разрезал им веревку, которой был связан сеньор Пизани, потом открыл дверь в спальню сэра Гарри и скрылся.
Не ожидавший такого великодушия, Пизани был поражен. Он с усилием встал на ноги, шатаясь как пьяный.
Стук в дверь заставил его опомниться.
— Войдите, — сказал он глухим голосом.
Вошел машинист Джим Кеннеди и обомлел, увидав своего сообщника.
— Что тебе, Джим?
— Капитан… машина… готова…
— Ну что же? Если готова, то в путь.
Джим Кеннеди вышел, спрашивая себя, не сон ли это.
А Пизани медленно прошел столовую, отворил дрожащей рукой дверь в спальню и отскочил назад, полный суеверного страха.
В комнате никого не было.
ГЛАВА V
Фрике и Пьер де Галь упражняются в языкознании. — Кузница у даяков. — Производство снарядов. — Описание одного кампонга. — Возвращение разведывательного отряда. — Неприятные трофеи. — Любопытный способ вопрошать оракула. — Священное дерево. — Замена человеческой жертвы убиением свиней. — Подвиги европейского стрелка. — Пленники. — Опасения Туммонгонга Унопати. — Бесполезное запугивание. — Пушка малайцев. — Легенда о слоне и дикобразе. — Страшное действие разрывных пуль.
— Ну-ка. Пьер, скажи, что ты думаешь о добрых людях, у которых мы поселились? Теперь твоя очередь говорить: ты слышал, что говорит Князек. Он катается здесь, как сыр в масле; все даяки в здешнем кампонге, от старого до малого, мужчины и женщины, носят его на руках.
— Я, мой мальчик, думаю то же, что и он. После наших злоключений в прошлом месяце нам здесь очень хорошо и привольно. Делаем что хотим, отдыхаем когда угодно… совсем, как матросы ластового экипажа. [27]
27
Ластовый экипаж — экипаж, имевший в своем ведении мелкие портовые суда и плавучие средства (баржи, матеры, плашкоуты и т. д.), так называемые ластовые суда. — Прим. ред.
— Я никак не думал, что нам удастся устроиться настолько удобно в такой глуши, улаживая понемногу и свои дела.
— А недурно идут они, делишки-то. Даяки наши, хоть и очень нежны со своими друзьями, но и врагу не дают спуску, если понадобится. Ловко они умеют крошить этих малайцев.
— И какие они храбрые, верные, преданные!.. Господин Андре набрал здесь молодецкий армейский корпус.
— Если так будет продолжаться, то не пройдет и двух недель, как весь остров охватит восстание, и тогда держись, раджа!
— К нам постоянно примыкают новые союзники. Каждый день являются гонцы от разных племен и таинственно сообщают, что они только ждут сигнала.
— Послушай, а где господин Андре?
— В большой хижине. Он держит совет с Туммонгонгом. У нас скоро будут новости…
— Знаешь, Фрике, я все больше и больше тебе удивляюсь.
— А что? — спросил Фрике, смеясь.
— Ты начинаешь говорить по-даякски. Ты знаешь почти все обыденные слова и скоро будешь говорить совсем правильно.
— Да и ты скоро научишься.
— Ну вот еще!
— А ты вот как делай: каждое утро упражняйся в их диалекте, понемногу заменяя французские слова даякскими, и научишься.
— Ни за что. Это уже было. Я пробовал делать так на морских стоянках. Раз, помню, стояли мы у Мартиники. Так что ты думаешь? Совсем разучился говорить по-человечески. Коверкаю свой язык на тамошний лад, да и только. Стал раз командовать своей пушкой, да и глотаю «р». И бог ты мой, что это было!
— Воображаю, как все потешались!
— Да нельзя было не потешаться.
— Ну что же, ничего страшного; на Мартинике народ картавый, а даяки произносят звуки очень чисто. Здесь ты не испортишь выговора.
— Честно говоря, я уже начинаю понимать, что вокруг меня лепечут. Ну да хватит об этом. За дело. Если мы так будем копаться, то не наполним арсенал вовремя.
Чтобы покончить с разговором, Пьер затянул под нос матросскую песенку и снова принялся начинять порохом патроны, которые кучей лежали перед ним. Патентованному боцману эта работа была не в диковинку. Его толстые пальцы действовали удивительно проворно, приготовляя патрон за патроном. Работа быстро подходила к концу, старый моряк принялся поддразнивать Фрике, который трудился над первобытным кузнечным мехом, стараясь заставить работать горн небольшой даякской кузницы.
— Что, пустомеля? Говорил я тебе: не болтай так много. Вот мои патроны-то и готовы, а твой свинец еще нет.
— Черт возьми! Да я просто не знаю, что делать с мехом: не дует и все тут. Жару получается не больше, чем нужно на сотню каштанов. А у меня, по меньшей мере, три килограмма свинца.
— Дуй, сынок, дуй, ничего! Поднатужься!
Кузнечный прибор у даяков действительно был прост до наивности: это был прямой бамбуковый цилиндр, в который был вставлен поршень на длинном стержне; внизу к цилиндру была приделана глиняная труба фута три длиной, к концу суженная и направленная к огню. Вот и все. Поршень так и ездил по цилиндру, труба была направлена превосходно, приток воздуха сильный, бедный Фрике трудился до кровавого пота, а все не мог довести жар до нужной степени.