Приключения парижанина в Океании (иллюстрации)
Шрифт:
Часа через три он проснулся от страшной рези в животе. Он открыл глаза, потянулся и вскрикнул от изумления. Тигр и орангутанг, выползшие из ямы вслед за молодым человеком, мирно лежали на земле около него, дожидаясь его пробуждения.
ГЛАВА VIII
Красавица и зверь. — Твердость девушки. — Атаман озадачен. — Страшные, но правдивые сцены разбоя. — Корабли-смертники. — Морской разбой и английский парламент. — Взрыв на бременском рейде. — Разбойники и корабль-призрак. — Драматическое свидание прежних друзей. — Последняя воля осужденного. — Темная история Флаксхана. — Опека «in extremis». [29] — Обманчивая безопасность.
29
В крайнем случае (англ.). — Прим. ред.
— Скажите же наконец милостивый государь, что вам от меня нужно?
— От вас ничего. Я только хочу вашего счастья.
— Моего счастья?
— Конечно. Вы будете счастливы, хотя бы для этого мне пришлось поставить вверх дном весь архипелаг и поджечь с четырех концов остров.
— Все те же речи, все то же насилие!
— А от вас — все то же презрение ко мне, все то же упорство.
— Потому что я вас боюсь, и ваши предложения меня совершенно не интересуют.
— Почему? Что я вам сделал?
— Как что сделали? Я прошу вас меня отпустить, а вы держите меня силой… Это оскорбительно…
— Мэдж!
— Меня зовут мисс Флаксхан.
— Мисс… простите. Ах, если бы вы знали…
— Нечего мне знать. Я знаю, что я пленница.
— О мисс…
— Да, да, пленница или узница, если хотите. Что же этот дворец, как не тюрьма? Меня здесь держат насильно. Зачем меня отняли у опекунов?
— Авантюристы они, ваши опекуны, как вы их называете.
— Не смейте говорить о них таким образом. Им меня вверил, умирая, мой отец. Они честно заботились обо мне, трудились для меня, давали мне кусок хлеба…
— Да чего же вам здесь недостает? Обстановка у вас роскошная, царская. Ваши ноги ступают по мягким восточным коврам, стены вашего жилища обиты дорогими тканями, у вас целая толпа рабов всех восточных национальностей. Дорогие камни, которые вы презрительно отбрасываете, годятся в любую царскую диадему. Золота, от которого вы отказываетесь, хватило бы для сотен тысяч бедных туземцев. Вы повелеваете целым городом; захотите — будете царицей Океании.
— Когда я была совсем маленькой девочкой, я жила с матерью. Это была тихая, грустная, бледная женщина. Мы были очень бедны, она кормилась своими трудами, но никогда не жаловалась на судьбу. Изредка к нам приезжал человек высокого роста и гордой наружности. Я помню, как крепко он целовал меня, прижимая к груди. Это был мой отец, он был моряк. Вскоре он погиб в море. Вы знаете это, потому что сами говорите, что были с ним знакомы. Слышите, сударь?
— Слышу, мисс, но нельзя ли спросить: к чему вы это говорите?
— А вот к чему. Моя мать жила и умерла в бедности, научив и меня презирать богатство; а мой отец, герой войны за независимость, передал мне любовь к свободе. Когда он умер, то человек, которому он меня поручил, продолжил со своими друзьями мое воспитание в том же направлении. Я им всем обязана. Благодаря им я стала тем, что я теперь. А вы, милостивый государь, что вы для меня сделали? За что я должна быть вам благодарна? Недостойной хитростью, бесчестным подлогом вы меня выманили из пансиона и поселили в этом дворце, который хуже тюрьмы. Я люблю простоту, а вы окружаете меня роскошью. Вы меня принуждаете к тому, что мне не нравится. Очевидно, ваши намерения бесчестные, бессовестные.
— Как, мисс? Разве я не относился к вам с глубокой преданностью, глубоким уважением?
— Еще бы! Недоставало только, чтобы вы к бесчестности присоединили грубость.
— Мисс!..
— Знайте, сударь, что если б я не надеялась, что рано или поздно придет час моего избавления, то давно прибегла бы к смерти, как к надежной избавительнице от позора.
— К смерти! Сохрани бог!.. Что вы такое говорите!
— А что? Вас это удивляет? Знайте, что во мне с детства развито презрение к смерти. Я не побоюсь ее, я предпочту ее позору.
Такой разговор происходил во дворце борнейского магараджи. Девушка, говорившая так смело с человеком, привыкшим к всеобщему преклонению и трепету, была совсем еще молоденькая, почти ребенок.
Семнадцати лет, стройная, высокая, молодая мисс бесстрашно глядела на своего собеседника, ставя его в тупик смелыми речами и взглядами. Голос ее по временам дрожал от негодования, и на глазах выступали непрошеные слезы, но пламя, загоравшееся в глубине глаз, сейчас же осушало их. Прелестный контраст с черными глазами составляли белокурые волосы, падавшие толстыми, тяжелыми косами из-под легонькой фетровой шляпки с белым страусовым пером. Кожа на лице была нежна, как бархат, а яркий румянец еще не успел поблекнуть от горя и забот. Правильный нос с небольшой горбинкой и нервно дрожавшими ноздрями придавал, в сочетании с глазами, решительное выражение лицу, но это выражение смягчалось необыкновенно нежными алыми губками.
Несмотря на ранний утренний час и тропический зной, мисс Мэдж была одета в костюм из легкой серой материи с укороченной юбкой; на ее крошечных ножках были надеты высокие ботинки — это был настоящий дорожный туалет. Мэдж носила его постоянно, каждую минуту готовая к любым неожиданностям.
Ее собеседник был тот самый человек, который привез на «Конкордию», находившуюся на карантине, экипаж из малайцев. Тот самый человек, который напугал сеньора Пизани и перед которым трепетали и преклонялись все бандиты моря, — одним словом, это был сам атаман. Одетый в изящное европейское платье, он для беседы с молодой особой отложил в сторону зеленую чалму и одежду паломника в Мекку, которые внушали фанатичным мусульманам Борнео такое почтение к неведомому пришельцу.
Несмотря на учтивое, почтительное обращение атамана с девушкой, за всей его джентльменской внешностью виден был дикий зверь. Печать неукротимых страстей лежала на его бледном, бескровном лице. По временам прожилки на лбу вздувались при особенно резких выражениях девушки, но в ту же минуту он подавлял в себе гнев и принимал бесстрастный, холодно-учтивый вид благовоспитанного человека. Несмотря на сдержанность, улыбка бледных губ под крючковатым носом делала его похожим скорее на пантеру, чем на человека.