Приключения парижанина в Океании

Буссенар Луи Анри

Рядом с высокими бревнами возвышались колья, увенчанные выточенными из дерева фигурами птиц-носорогов. В клюве у птиц виднелись человеческие головы, одни абсолютно разложившиеся, другие высохшие, словно мумии. У каждого зловещего трофея вместо глаз были вставлены белые, закрученные спиралью раковины.

Внутри цитадели ее защитники воздвигли причудливо вырезанных идолов. Сложность орнамента говорила скорее об усердии его создателей, чем об их художественном вкусе. В самом центре, окруженном частоколом и оградой из идолов, на пятиметровых сваях возвышались хижины соединенные между собой дощатыми переходами. Независимые даяки с острова Борнео в этом смысле были похожи на всех жителей Океании, жилища которых всегда приподняты над землей.

Внизу шлепали по грязи, переругивались,

пищали, блеяли, шипели домашние животные и птицы; козы, буйволы, куры, собаки, кошки, свиньи кишмя кишели в этом болоте, великолепно плодясь и размножаясь. В случае осады они становились ценным подспорьем, составляя вместе с запасаемым в изобилии рисом рацион жителей крепости.

Всюду росли высокие фруктовые деревья. Кроны их смыкались в вышине и образовывали живой покров, приносивший вкусные, ароматные плоды: кокосы, бананы, цитрусовые, саго, гарцинии [197] , хлебные деревья…

197

Гарциния — род вечнозеленых деревьев и кустарников семейства клюзиевых, некоторые виды гарциний дают камедесмолу (гуммигут).

Пьер и Фрике, оставив на минутку свою работу, направились к маленькой потайной дверце, что служила входом пришедшим в крепость.

Прибывшие шагали по деревне с видом триумфаторов, и на всем их пути мужчины, женщины и даже маленькие дети что есть мочи кричали «Нгаяус!». Их было человек двадцать, вооруженных острыми пиками, бамбуковыми прутьями и саблями, с помощью которых эти молодцы с одного маху сносили головы врагам.

По случаю торжественного прибытия победители украсили свои костюмы с неимоверной пышностью: у одних шея и грудь были сплошь покрыты ожерельями из стекляшек; у других — из раковин, тигриных или медвежьих зубов; на ногах по колено и на руках по локоть — яркие медные браслеты. Некоторые надели на руку всего лишь один браслет, искусно сделанный из белой раковины и представлявший для дикарей неописуемую ценность. Так некоторые из наших модниц, якобы свысока смотрящих на суету вокруг драгоценностей и туалетов, однажды вдруг появляются в обществе в бриллиантовом колье стоимостью в целое состояние. Мочки ушей украшались латунными кольцами. На головах — колпаки из ярко красной ткани, с прикрепленными к ней стекляшками, перламутром, латунными бляшками и красивыми перьями. В остальном костюмы ограничивались ситцевым лоскутком, закрывавшим бедра и лишь едва скрывавшим наготу. У всех на шеях позвякивали массивные колье из человеческих зубов, что являлось здесь знаком отличия.

— Нгаяус!.. Нгаяус!.. — кричали встречавшие и стучали по барабанам в такт шагам триумфаторов.

Нгаяус — это небольшие отряды по пять — десять, в крайнем случае пятнадцать человек, ведущие партизанскую войну. Вольные стрелки здешних непроходимых лесов примерно на неделю покидают деревню; нападая на уединенные поселения, они уничтожают урожай, сжигают жилища, отрубают головы мужчинам и уводят в рабство женщин и детей.

Это вовсе не бандиты, как можно подумать. Наоборот, они свято чтут закон и нападают лишь на те племена, с которыми враждуют. Здесь нет места грабежу и мародерству. Единственное, что приносят воины домой после таких походов, — это победа. Обычно подобные набеги туземцы предпринимают с целью кровной мести. Быть может, это лучше и честнее, чем войны цивилизованных людей, опустошающие целые государства, уничтожающие целые народы?

Походы, которым в этих местах дали название «сарах», очень популярны среди даяков, и каждый воин не мыслит себе возвращение с позором. Только победа, только триумф!

Похоже, что на сей раз сарах оказался удачным. Маленькие плетеные корзинки, служившие даякам для переноски отрубленных голов, оставляли за собой красные кровавые следы на траве. Возвращение воинов стало настоящим праздником. Навстречу вышел базир [198] — шаман племени, он мерно бил в барабан, ведя за собой десятерых баядерок [199] ,

облаченных в богато украшенные жемчугом и золотом одежды. Каждая выкрикивала что-то невнятное, толпившиеся тут же животные блеяли и ревели в ответ, так что какофония получилась ужасная.

198

Базир (малайск.) — прозорливый.

199

Баядерка — слово, не отражающее местные реалии, ибо баядерками европейцы называли храмовых танцовщиц в Индии.

В знак особого внимания кортеж направился к хижине, в которой устроились пятеро гостей, и французы с ужасом увидели четырех рабов, связанных по рукам и ногам, едва способных передвигаться.

Невдалеке росло высокое хвойное дерево, считавшееся здесь священным. Дикари поклонялись ему, словно оракулу. Жертвоприношение этому дереву — первое, что делалось по возвращении из похода. Но прежде надо было пустить стрелу в ощетинившуюся, словно дикобраз, хвою. Тому, кто промахнется, грозило разорение, а то и потеря головы. Удачливого же стрелка, напротив, ожидали почести и всеобщее признание. Он становился богатым, могущественным, а дом его кишел отрубленными головами.

На сей раз жертвами должны были стать четыре пленника. Андре и его друзей мутило при одной мысли об этом. Молодой человек хотел вмешаться и попросить, чтобы рабам сохранили жизнь, но его остановил базир, повелительным жестом приказавший всем замолчать. Он произнес нечто вроде заклинания, подал знак европейцам, чтоб те взяли карабины и стреляли в хвойную купу.

Попасть в такую цель — игрушки для истинного стрелка. Цель была повержена ко всеобщему ликованию. Четверых несчастных поставили у подножия дерева, а рядом положили четырех кабанов. Из строя вышли четверо воинов с саблями. Базир поднял руку. Клинки взвились и в мгновение ока обрушились на связанных животных.

Кровь брызнула и полилась рекой, пропитывая землю вокруг священного дерева. Европейцы обрадовались тому, что страшная церемония окончилась довольно мирно, и кинулись развязывать ошалевших рабов, которым, кажется, до сих пор не верилось, что их головы еще на плечах.

Четверо малайцев с раскосыми глазами и желтыми, неприятными лицами озирались вокруг, словно загнанные в западню зверьки, и не могли понять, чем объяснить неожиданное великодушие. Базир снизошел до того, что решил растолковать им происшедшее: белые умолили оракула, и в этом вся причина.

— Я благодарю тебя, базир, — сказал Андре, понявший все, о чем говорил шаман. — Тебе, очевидно, неизвестно, что мы никогда не убиваем пленных.

— Но ведь их проще убить, когда они безоружны, чем когда вооружены и могут защищаться.

— Наверное, ты прав, но это не в наших правилах. Люди моей расы так не поступают.

— Дело твое, — заключил озадаченный подобными доводами базир.

Когда все закончилось, по кругу пустили котелок с рисовой водкой. Все жители деревни, стар и мал, пили без ограничений. Легко представить себе, каков был результат. Когда все опьянели, воины открыли корзины и достали оттуда отрубленные головы. Они плевали в искаженные гримасами ужаса и боли лица, а затем швыряли свои трофеи к подножию священного дерева. Следившие за этим женщины и дети, обычно такие спокойные, смотрели на происходящее с достаточно свирепым выражением лиц.

Затем, вставив в глазницы спиралеобразные раковины, головы подвесили за волосы на ветви дерева. Наконец церемония завершилась. Еле живые от отвращения, европейцы вернулись к себе. В этот момент один из воинов подошел к Андре и позвал его к Тумонгон-Унопати, тот срочно хотел о чем-то поговорить.

Тумонгон-Унопати — вождь, предводитель гарнизона крепости. Он стоял во главе сараха в последнем походе и должен был отчитаться перед своим белым другом. Унопати, казалось, был чем-то озабочен. После предусмотренных этикетом приветствий и теплого рукопожатия Андре решился прервать затянувшееся молчание.