Приключения парижанина в стране львов, в стране тигров и в стране бизонов
Шрифт:
Но воплощения Будды совершаются не сразу, а лишь после цепи переходов из одного существования в другое. Другими словами. Будда воплощается в человека лишь после того, как перебывает в целом ряде низших животных. А потому буддийские духовные лица — ламы и бонзы, или талапойны, обязаны питаться исключительно растительной пищей, из уважения ко всякому живому существу.
Принцип жизни распространяется последовательно с человека на всех животных, на млекопитающих, на гадов, рыб, насекомых, даже моллюсков и обратно.
Самое сильное и умное животное — слон. И вот буддисты решили, что в слонах воплощаются самые видные пророки. Что касается редчайшего Белого слона, в нем, конечно, достойнейший из избранных, заканчивая этим цикл своих превращений.
Таким образом. Белый слон, заключая в себе душу одного из Будд, одной из частиц Верховного Будды, становится сам чем-то вроде Будды.
Понятна теперь та тревога, которая овладела императором, двором и всей Бирманской империей.
Король сиамский гораздо счастливее своего соседа — у него всегда есть штук шесть белых слонов про запас, и сиамцам не грозит катастрофа, готовившаяся вот-вот разразиться в Бирме. В этой стране исключено междуцарствие, если только не какие-нибудь непредвиденные обстоятельства.
Император бирманский, когда его слон захворал, отправил к своему сиамскому брату посольство с просьбой уступить одного из белых слонов, причем ассигновал на это предприятие огромную сумму денег. Тот наотрез отказался. Посол не смутился и написал своему государю, что дело устроено, он везет Схен-Мхенга. И с абсолютной бессовестностью, присущей всем азиатским чиновникам, отправился в увеселительную поездку по английской Индии, почти полгода жил там роскошно, как набоб. Истратив последнюю рупию, вернулся в Мандалай в трауре, являя собой воплощенное отчаяние.
— Где мой слон? — вскричал пораженный монарх, не обнаружив обещанного Будды.
— Прикажи отрубить мне голову! — жалостно сказал министр, ударив лбом о ступеньку трона.
— На что мне твоя голова! Мне нужен слон.
— Увы! Коварные англичане, из страха и мести, отравили Государя-Слона. Их власть над Индией должна была прекратиться, едва Схен-Мхенг ступил бы на твою землю.
— Проклятые англичане! — воскликнул император.
— Проклятые англичане! — завопил двор, в том числе и вернувшийся посол, никак не рассчитывавший отделаться так дешево.
Слон же продолжал хворать, приводя в отчаяние монарха, который не мог отыскать себе нового Будду.
Проходимцы всех мастей принялись спекулировать на монаршей доверчивости, эксплуатировать предрассудок и порядком растрясли императорскую казну.
Из нескольких отдаленных мест пришли сведения о белых слонах, встреченных будто бы в тековых лесах, недоступных для человека.
Император снарядил несколько экспедиций, которые дорого ему обошлись, их возглавили все те же подозрительные личности, но они не дали никакого результата, только рупии перебрались из казначейства в карманы мошенников.
Император впал в отчаяние. Опасались теперь и за его здоровье.
Тут обнаружился бедный пунги, или монах, явившийся к монарху и доложивший, что ему известно местопребывание подлинного белого слона, и он берется проводить туда тех, кому поручат его поймать.
Раз монах, значит, ему можно верить. У императора появилась надежда. Решено было снарядить новую экспедицию.
Но покупка слона у сиамского короля и выдача авансов обманщикам существенно истощили казну. Выручил тот монах. Он придумал гениальную вещь — возложить бремя расходов на поиски будущего Схен-Мхенга на нынешнего.
Решили так и сделать. К слону явилась торжественная депутация с грамотой от императора, написанной на пальмовом листе. Монарх настоятельно просил Белого слона не гневаться, что часть его доходов употребят на поиск для него преемника, и удостоверял, что расходы возместят в ближайшее время.
Разумеется, Государь-Слон не возражал; немедленно начали готовить экспедицию.
Пунги говорил, что Белый слон живет близ реки Киендвена и его в тех местах видят довольно часто. Монах был абсолютно уверен, что его удастся поймать, и брался навести охотников на верный след.
Выстроили огромный плот с дощатым полом и навесом из желтого шелка на столбах, украшенных богатой резьбой. Он предназначался для будущего Будды, лодки должны были тянуть его сначала по Иравади, потом по ее притоку Киендвену до места, где, по словам бонзы, обитал искомый экземпляр.
Шесть других, гораздо менее комфортабельных плотов, предназначались для дюжины обыкновенных животных, с которыми предполагалось ловить их белого собрата. Эти плоты также планировали тащить парусными или гребными лодками. К слонам приставили вожатых, которые только и умеют управлять ими. На буксирные суда погрузились многочисленные загонщики, дрессированные лошади, опытные наездники, не следовало забывать и о провизии для людей и животных, чтобы не тратить время не его заготовку.
Водный путь был короче и не так утомителен, участники экспедиции могли прибыть на место бодрыми и свежими. Лишь гребцам пришлось бы не сладко в случае штиля или встречного ветра. Не исключено, что некоторым из них предстояло умереть, но об этом никто и горевать бы не стал. Благополучие и безопасность империи и императора требовали жертв. Это в порядке вещей.
Когда флотилия отплывала, ветер был довольно слабый, но гребцы усердно, не жалея себя, налегли на весла, и лодки, скользя по воде, быстро скрылись вдали под неистовые крики собравшегося народа. Гребцы работали изо всех сил. Благодаря ветру и течению в один день флотилия прошла все сто километров, отделяющих Мандалай от места слияния Иравади с Киендвеном.
По Киендвену плавание предстояло трудное, навстречу течению, зато расстояние короче — всего километров пятьдесят. Но течение было таким сильным, что от гребцов требовались нечеловеческие усилия.
Ни один из них не дал слабины. Все оказались молодцами, и пунги с полным основанием пообещали им в награду все блага загробной жизни, когда экспедиция остановилась у селения Амджен под двадцать второй северной параллелью.
Немедленно высадились на берег, чтобы продолжить путь по лесу.