Приключения Петрушки
Шрифт:
— Нет, — прозвучало в ответ. — Петрушка умрет. А ты мне еще нужен. Ты будешь делать мне солдат, и они пойдут на войну. Только работать ты отныне станешь в тюрьме. Тебя нельзя оставлять на свободе.
— Простите! Простите! — умолял Трофим, но стражники подняли мастера с колен и повели к двери.
— В тюрьму его, в тюрьму! Пусть там починит судью и сразу начнет шить солдат, — приказал правитель.
ДОМ ИЗ ПЕСКА
Солдаты Формалая жили в казармах. Едва до них донеслась
— Я вернусь к жене и ребятишкам! Буду выращивать гречиху, сеять рожь и пшеницу.
— Я разведу большой сад и по вечерам стану вместе с ребятами сидеть под яблоней и рассказывать сказки.
— А я выучусь ремеслу ткача и буду ткать на своем станке самые красивые ткани.
— А я буду строить дома. Большие, светлые. Я буду каменщиком.
Каждый высказывал свое заветное, и никто не слушал друг друга.
Вдруг один солдат отстегнул свою саблю и бросил ее прямо перед входом в казарму.
— Не нужна мне она!
А вокруг слышался веселый шум и звон металла. Сначала куча оружия была совсем маленькая, потом превратилась в небольшой холм, а потом стала похожа на гору. Она уже загородила дверь казармы и поднималась до крыши.
В разгар этой шумной суеты прибыл запыхавшийся генерал. Он старался самым первым прибежать в казарму, чтобы не допустить развала армии. Но как ни быстро он катился на своих колесиках, добрая весть долетела до солдат раньше. Атьдва застал у казармы весело смеющихся солдат и кучу брошенного оружия. При его появлении никто не вытянулся, как обычно, в струнку, никто не поднял руки для приветствия.
— Здравствуйте, воины! — еще не отдышавшись, выпалил он.
В ответ не последовало обычное: "Здравия желаем…" Шум стих, но толпа молчала.
— Братцы солдаты, — продолжал генерал, — не бросайте оружие. Вы воины. Ваше дело маршировать, стрелять и воевать. Мы соберемся вместе, завоюем царство Чуда-Юда морского, и тогда у нас будет много земли, коров, лошадей, много всякого добра и богатства.
Сначала солдаты слушали его тихо, но чем дальше он говорил, тем шумнее становилось вокруг, тем больше выкриков неслось из толпы.
— Сам иди завоевывай Морское царство, — неслось из одного конца.
— Гнать его отсюда! — раздалось совсем близко.
— Братцы, — генерал поднял вверх обе руки. — Не оставляйте меня. Мы вместе воевали!
— Мы воевали, а ты ордена получал! — раздалось из толпы. — Мы больше не хотим воевать! Мы не хотим на свалку!
— Мы хотим пахать землю, растить ребятишек, строить дома.
— А я что буду делать? — выкрикнул генерал. — Я не умею строить дома, не умею копать картошку, не умею бить молотом в кузнице. Куда я? — Генералу казалось, что он только подумал об этом, а на самом деле слова прогремели на всю площадь.
Солдаты ответили хохотом.
— Подметать улицу, — шутил один.
— Ловить светлячков, — добавил другой.
И
— Построй дом из песка, тогда мы вернемся.
— Солдаты, ребятушки! — взмолился Атьдва. — Мне никогда такого дома не построить.
— Захочешь, чтобы солдаты вернулись к тебе, построишь. Берись за работу.
Атьдва резко нагнулся, чтобы взять первую горсть песку, но непривычные к такому движению ноги на колесиках подвернулись, и генерал ткнулся носом в бугор. Снова поднялся, но на этот раз колесики увязли в песке и забуксовали…
Атьдва, как мы уже знаем, не умел думать, но упорства у него было хоть отбавляй. Он так хотел, чтобы армия вернулась к нему, что трудился на славу. Он ползал на коленях, пытался возвести стену. Но, увы…
Солдаты сначала смеялись над Атьдва, но скоро это им наскучило, и они разошлись по своим домам.
ТРОФИМ РАССЕРДИЛСЯ
Ослепший судья метался в камере, как зверь в клетке. "Когда же за мной придут? Когда же Формалай позовет меня обратно? — рассуждал он сам с собой. — Ведь не может государство жить без судьи".
Шли часы, а за Нашим-Вашим никто не приходил. "Почему на меня Формалай рассердился? Я верно служил царю. Ему не найти больше такого преданного слуги".
Тут дверь открылась, и два стражника втолкнули в камеру Трофима.
— Господин Нашим-Вашим, — произнес один из них, — Формалай Большой прислал мастера Трофима, чтобы он пришил тебе глаза.
Трофим стоял, не двигаясь. Он почти не думал о себе, о том, что он безвинно угодил в тюрьму. Он только шептал:
— Петрушка, мой любимый Петрушка. Тебя сожгут на костре, и я ничем не смогу тебе помочь…
Горе мастера было так велико, что он разговаривал вслух, не замечая этого. А судья, прислушиваясь к тихому бормотанию, подвигался все ближе и ближе. Наконец он ухватился за рукав Трофима:
— А ну, пришей мне быстрее глаза. Государство не может быть без судьи. Пришивай скорее, не ленись.
Но мастер не спешил брать в руки иголку. Он думал о сыне и упрекал себя:
— Ах я, старый дурак! И зачем я послал во дворец вместо Формалая Петрушку? Погубил своего родного сына.
— Как так — Петрушку вместо Формалая? — Судья дернул мастера за рукав.
У мастера на душе было так тяжело, что он готов был поделиться своим горем с первым встречным. И он начал рассказывать, как Формалай приказал ему устроить такую голову, которая бы, не думая, принимала правильное решение, как он вовремя не выполнил задание и вынужден был надеть на Петрушку костюм Формалая и посадить его на царский трон. Едва Трофим в своем рассказе добрался до этого места, как судья подпрыгнул от удивления и завизжал:
— Это из-за тебя, из-за твоего разбойника-сына я лишился глаз. Пришей мне их сейчас же, сию минуту! А не то твоего сына не только сожгут, его будут кипятить в горячем масле или жарить на большой сковородке.