Приключения Шерлока Холмса. Мой друг, убийца (сборник)
Шрифт:
– Да, но что это по сравнению с вашими победами?
– Это верно, как правило, успех сопутствует мне.
– Я надеюсь, что так произойдет и в моем случае.
– Прошу вас, придвигайте кресло поближе к огню и изложите мне суть вашего дела.
– Это не обычное дело.
– Ко мне с другими и не обращаются. Я – последняя инстанция.
– Но все же я не думаю, что вам когда-либо приходилось сталкиваться со столь непостижимой и таинственной историей, как та, свидетелем которой стал я.
– Вы меня заинтриговали, – сказал Холмс. – Прошу вас, расскажите, что произошло, а потом я расспрошу вас о том, что мне покажется наиболее важным.
Молодой человек придвинул кресло к камину и сел, вытянув промокшие ноги к яркому огню.
– Меня зовут Джон Опеншо, – начал он, – только я, наверное, не имею отношения
У моего деда было два сына: мой дядя Элайес и мой отец Джозеф. Отец владел небольшим заводом в Ковентри {50} , который стал приносить хорошую прибыль, когда вошли в моду велосипеды. Он запустил в производство патентованные шины «Опеншо», и дело так расцвело, что он получил возможность продать его и безбедно жить на проценты от вырученных денег.
50
…Ковентри…– Город в центральной части Англии.
Дядя Элайес еще совсем молодым эмигрировал в Америку и стал плантатором во Флориде. До нас доходили сведения, что ему там тоже прекрасно жилось. Когда началась война {51} , он сначала служил в армии Джексона, потом у Худа {52} , где дослужился до чина полковника. Когда Ли {53} сложил оружие, дядя вернулся на плантацию, где жил года три-четыре, пока в 1869 или 1870 году не вернулся в Европу. Поселился он в Суссексе, рядом с Хоршемом. В Штатах он заработал приличное состояние, и причиной возвращения дяди стала его ненависть к неграм и неприятие политики республиканцев, которые хотели добиться для них избирательного права. Дядя был необычным человеком: жестоким, вспыльчивым и, когда злился, ужасно сквернословил. Жил он уединенно и никого не хотел видеть. Не думаю, что за все прожитые в Хоршеме годы дядя хоть раз выходил в город. Дом его был окружен садом и лугами, там он и гулял, хотя часто неделями не выходил из своей комнаты. Он очень любил бренди и ужасно много курил, но о том, чтобы показаться в обществе, не было и речи, даже с родным братом не хотел встречаться.
51
Когда началась война…– Имеется в виду Гражданская война между американским Севером и Югом 1861–1865 гг.
52
…сначала служил в армии Джексона, потом у Худа…– Томас Джонатан Джексон (1824–1863), Джон Белл Худ (1831–1879) – генералы армии Юга во время Гражданской войны в США.
53
…Ли сложил оружие…– Ли Роберт Эдуард (1807–1870) – американский генерал, в Гражданскую войну в США главнокомандующий армией южан. Одержал ряд побед, но был разбит при Геттисберге в 1865 г., капитулировал.
Единственным человеком, который его не раздражал, был я. Более того, я ему даже нравился, наверное, потому, что впервые он меня увидел, когда мне было всего лет двенадцать или около того. Это случилось в 1878 году, после того как он прожил в Англии уже восемь или девять лет. Он упросил отца разрешить мне жить с ним и по-своему относился ко мне очень хорошо. Когда он был трезв, мы играли с ним в нарды и шашки; я распоряжался слугами и торговцами; когда же мне исполнилось шестнадцать, я фактически стал управлять всем хозяйством. Все ключи хранились у меня, я мог ходить куда угодно и делать что угодно, лишь бы это не тревожило его. Но здесь было одно исключение. В доме был чулан на чердаке, всегда запертый, и он не разрешал входить туда ни мне, ни кому-либо другому. Конечно, мне было любопытно узнать, что может находиться в этом таинственном чулане, и я не раз подходил к двери и заглядывал в замочную скважину, но ничего, кроме
И вот однажды – это было в марте 1883 года – во время завтрака на стол перед полковником легло письмо с иностранным штемпелем. Получать письма для него было делом необычным, поскольку все его счета оплачивались наличными, а друзей у него не было.
«Из Индии! – удивился он, беря в руки конверт. – На штемпеле указан Пондишери. Что бы это могло быть?»
Когда он распечатал конверт, прямо на его тарелку выпали пять сухих зернышек апельсина. Мне это показалось смешным, я засмеялся, но, едва взглянув на дядино лицо, тут же умолк. Губы у него безвольно отвисли, глаза вылезли из орбит, лицо побелело. Он смотрел на конверт, который все еще держал в трясущейся руке.
«К. К. К. – прошептал он и потом воскликнул: – Боже, Боже! Мои грехи меня не отпускают!»
«Что это, дядя?» – удивленно спросил я.
«Смерть», – сказал он, встал из-за стола и ушел в свою комнату.
Я, дрожа от страха, взял в руки конверт и увидел на внутренней стороне, рядом с полоской клея, написанную красными чернилами букву «К», повторенную три раза. Больше, кроме тех пяти сухих зернышек апельсина, в нем ничего не было. Что могло вызвать такой ужас? Я тоже поднялся и на лестнице встретил дядю. Он спускался со старым ржавым ключом (наверное, от того чулана) в одной руке и медной шкатулкой, похожей на коробок для мелочи, в другой.
«Они могут делать, что им вздумается, но я все равно их обставлю, – сказал он и выругался. – Передай Мэри, чтобы сегодня в моей комнате разожгли камин, и пошли в Хоршем за адвокатом Фордхэмом».
Его приказания я выполнил. Когда приехал адвокат, меня попросили зайти к ним в комнату. В камине вовсю полыхал огонь, но в нем я рассмотрел горку черного пушистого пепла от сгоревшей бумаги. Рядом с камином на полу стояла открытая пустая медная шкатулка. Посмотрев на нее, я с удивлением увидел на ее крышке три «К» – такие же, как на том утреннем конверте.
«Джон, – сказал мне дядя, – я хочу, чтобы ты стал свидетелем при составлении моего завещания. Я оставляю свое поместье со всеми его доходами и долгами своему брату, твоему отцу, который, несомненно, передаст его тебе. Если тебе в нем будет житься спокойно и хорошо, прекрасно! Но если окажется, что это невозможно, послушайся моего совета, мальчик мой, и передай его своему злейшему врагу. Я совсем не рад, что мне приходится оставлять тебе такое наследство, но я не знаю, что нас ждет впереди. Прошу тебя, подпиши эту бумагу там, где укажет мистер Фордхэм».
Я поставил свою подпись, и адвокат забрал бумагу с собой. Это необычное происшествие, как вы догадываетесь, произвело на меня очень сильное впечатление. Я долго обдумывал его, прикидывал в уме, что все это могло значить, но безрезультатно. Более того, страх, испытанный мною в тот день, так и не покинул меня, хоть и стал постепенно ослабевать по мере того, как дни шли, а ничто не нарушало нашу обычную жизнь. Однако в дяде произошла перемена. Он стал пить больше прежнего и совсем перестал показываться на людях. Большую часть времени он сидел, запершись в своей комнате, лишь изредка появлялся из нее, когда в пьяном угаре с револьвером в руке выбегал из дома и носился по саду с криками, что никого не боится и что никто не заставит его сидеть взаперти, как овцу в кошаре, ни человек, ни дьявол. Впрочем, когда эти припадки безумия заканчивались, он мчался обратно, запирался на ключ и задвижку, словно ужас, таящийся глубоко внутри него, начинал снова подчинять его себе. Когда это случалось, его лицо даже в холодные дни было совершенно мокрым от пота, словно его окунули в воду.
Чтобы больше не испытывать вашего терпения, мистер Холмс, я скажу, что во время очередного подобного припадка однажды вечером он снова выбежал из дому, да так и не вернулся. Организовав поиски, мы нашли его в заросшем тиной пруду в дальнем конце сада. Он лежал в воде лицом вниз. Никаких ран или следов насилия на нем не было, а вода была глубиной всего два фута, поэтому суд присяжных, принимая во внимание необычный образ жизни дяди, вынес вердикт – «самоубийство». Я, зная, как его страшила сама мысль о смерти, отказывался верить, что он добровольно решил расстаться с жизнью, но, тем не менее, дело закрыли, и мой отец вступил во владение имением. К нему перешли также примерно четырнадцать тысяч фунтов, которые были на счету дяди в банке.