Приключения во времена Людовика XIII продолжаются (II книга)
Шрифт:
– Арман, - воскликнула Изабелла тревожно, хватая мужа за рукав. – Почему вы так уверены, что не будет вердикта?
Де Силлек мрачно глянул в сторону эшафота.
– Его величество не позволит победить себя, - произнес он устало. – Для него это будет равносильно самоубийству. Герцог Монморанси обречен, Изабелла, как ни печально это осознавать. Кардинал не выпустит его из своих рук. Еще бы, черт возьми! Это уникальная возможность лишить парижскую молодежь лидера! Герцог позволял себе слишком часто не подчиняться Ришелье, ну а за ним сопротивлялись указам
– Но я тоже не подчинялась г-ну Ришелье, помните!?
Глаза де Силлек улыбнулись.
– Ну, сколько человек знали о том, что вы не подчинились его высокопреосвященству, любовь моя? Ваша семья да четыре мушкетера? Что это – капля в море! А о том, что герцог не подчинился эдикту о дуэлях, знает уже вся Франция. Да и потом, напомню вам, нам с вами удалось даже обвенчаться только потому, что мы предусмотрительно бежали из Парижа.
К ним подъехал г-н де Тревиль в сопровождении господ де Порто и де Батц. Подвижное лицо де Тревиля было сумрачно как никогда. Он, прищурившись, смотрел на стражников с алебардами, с трудом сдерживающих толпу.
– Все это попусту, черт возьми!
– разочарованно махнул рукой де Порто, подходя к друзьям.
– Ришелье слишком много на себя взял, дьявол его раздери! – процедил де Тревиль сквозь зубы.
Негодование широкими волнами прокатывалось по площади. Все новые и новые придворные подъезжали, чтоб прошептать: «Мне отказали»!
– Маршал Бассомпьер тоже ничего не мог сделать!
– сообщила Джулия мрачно, глядя на них.- Изабелла, что говорит твой дядя?
– Что говорит? Он попытался вступиться за мятежника, но Его Высокопреосвященство не стал его слушать, - хмуро ответил за жену де Силлек. – Я был у г-на Кавуа, ему тоже отказали.
– Черт возьми!- воскликнул де Арамисец.- Это не герцог Монморанси, а стадо упрямейших ослов. До последнего мгновения мы уговаривали его бежать, а он что? Он, видите ли, хочет услышать помилование только от короля!
– Ведут!
– простонала площадь тысячью голосов.
Появился осужденный на смерть.
О, золотые мечты о безоблачном счастье! О, пленительная и светлая любовь на все времена! Все это изуродовал веселый ясный теплый день. Все было еще у прекрасного молодого бога, носившего славное древнее имя Монморанси и через мгновенье ему не будет принадлежать уже ничего… Какая несправедливость выбрала именно его! Самого благородного, уважаемого, красивого, счастливого! Что за ужасный рок!
Герцог шел один посреди монахов - доминиканцев в серых капюшонах со свечами в ладонях. На губах герцога рдела мальчишеская улыбка. Он был без шляпы и камзола, и теплый ветер играл с его золотистыми кудрями. В руках герцог сжимал распятие и белую розу, кинутую ему какой- то цветочницей у Бастилии. Он улыбался и подставлял молодое лицо солнцу. Он шел так беззаботно, будто гулял по любимому им Парижу.
И эта улыбка вызвала больше жгучих слез, чем, если б молодой человек молил о пощаде или мрачно смотрел на мостовую. Толпа не расступалась перед ним, и ее разогнали кнутами.
Какая- то женщина пронзительно
Процессия двигалась медленно, и с каждым ее шагом будто черная тень ложилась на свободный город Париж. Колокола начали гудеть глухо и зловеще.
– Ах, какой молодой и красивый!- зашептались беззубые старухи, бесцеремонно отпихнутые чернью к домам домов.
Монморанси легко вбежал на эшафот.
– Приветствую вас всех, господа!- крикнул он.
Ропот, похожий на рыдание, пронесся по площади и стал громче, когда на помосте появился пожилой судейский. Он должен был зачитать приговор.
– Простите меня, ваша светлость!
– сказал он гнусаво.
– Я всего лишь подчиняюсь приказам.
– Не смущайся, – кивнул герцог. – Я умею смотреть в глаза смерти.
Всхлипывания позади Джулии и Изабеллы усилились. Джулия спрятала лицо в платок. У Изабеллы дрожали губы.
Монморанси обвел всех спокойным взглядом.
– Держи, красотка!
– кинул он цветок кому- то из женщин.- Будь счастлива и помни меня!
Девушка упала на колени. Она шевелила губами, но ничего не могла сказать.
Приговор был зачитан. Монахи забормотали молитвы. Судейский сунул герцогу свечу. Тот глядел куда- то поверх толпы и потому не удержал свечу. Произошла временная заминка, монахи подняли и подали ее смертнику. На какой- то вопрос, заданный Монморанси они закачали головами.
Палач вынул широкий меч. Толпа заволновалась, не в силах выносить ужасное зрелище. Раздались истерическое вопли женщин. Но, будто чтоб затянуть мучения несчастного, меч, называемый в народе “меч правосудия”, был отложен в сторону. Плотники вытащили на помост странное сооружение, представлявшей собой острый топор, зажатый меж двух деревянных стояков.
– Что это такое? – возбужденно закричали в толпе. –Покажите нам!
– Палач, делай свое дело топором! Или ты не мастер?
Улюлюканье стало громче.
Несчастный Монморанси выпрямился, но ни один мускул его лица не дрогнул.
– Боже всемогущий!
– вскричала Джулия с ужасом.
– Боже! Боже! Что это? “Испанские сапоги”? Его будут пытать у нас на глазах?!
Ее возглас не был услышан, ибо все вокруг кричали: одни высказывали недовольство новейшим методом казни, другие возмущались жестокостью наказания.
– Палачу остается только дернуть за веревку, - пробормотал де Арамисец. Он прижал голову Джулии к своей груди, стараясь, чтоб она не увидала страшное зрелище.
Толпа вокруг так бесновалась, что появившемуся посланнику короля пришлось хлыстом пробивать себе путь к помосту.
– От короля! – надрывая горло, кричал всадник, давая шпоры лошади.
Люди напряглись. Неужели? Неужели кто-то вырвал у короля помилование? Неужели герцог не умрет!?
Затаив дыхание так, что разрывало грудную клетку, все смотрели на посланника. В установившейся тишине было слышно, как он бежал к помосту, как упали остатки сургуча на дерево помоста. Священник, пробежав бумагу глазами, передал ее палачу, а тот медленно передал герцогу.