Прикосновение полуночи
Шрифт:
– Я уж точно не чувствую чего-то такого по отношению к Мистралю.
Холод смотрел на меня с явным подозрением.
– Точно?
Я покачала головой.
– Если бы кольцо его выбрало, то я влюбилась бы в него, так ведь?
Холод кивнул.
– А я в него не влюблена.
– Как ты можешь не хотеть того, что мы видели в том коридоре? – спросил Дойл голосом, почти совершенно лишенным эмоций, словно он уже просто не мог говорить на эту тему.
– Это было здорово, но неужели ни один из вас не подумал, что это был мой первый секс в холмах фейри, да
Дойл моргнул и попытался собраться. Я просто видела, как он борется с отчаянием, едва не овладевшим им. Холод высказался за них двоих:
– Но ты наверняка занималась сексом в стране фейри с кем-то из нас.
Я покачала головой.
– Не думаю, а если и так, то на мне не было кольца. Даже в Лос-Анджелесе я его нечасто носила.
– Потому что его сила была слишком непредсказуема, – проговорил Дойл и взглянул на меня. – Мы поступили глупо, спрятав его в шкатулку?
Кольцо у меня на пальце коротко сжалось и снова замерло. Я сглотнула слюну и кивнула.
– Кольцо думает именно так.
Дойл растер руками следы слез на лице.
– Ты действительно не любишь Мистраля?
– Не люблю.
– И все же ты можешь быть от него беременна.
– Кольцо дарит плодородие, но не только его, – сказал Холод. – Если Мередит не любит Мистраля, то он, видимо, не ее пара.
– А он считает, что пара?
Дойл собирался на глазах, мобилизуя все свои темные резервы:
– Скорее всего.
– Я знаю, что Рис думает именно так, он мне сказал, – заметил Холод.
– А Гален?
– Он был зачарован властью кольца. Те, кто подпал под власть заклятия, скорее всего не могли ясно мыслить.
– Только ты, Рис, Дойл и сам Мистраль не казались опьяненными магией.
– Мистраль эту магию сам творил вместе с тобой, а Рис опоздал.
– А вы? Почему вы?
Они обменялись взглядами – и ответил мне Холод, а Дойл отвел глаза.
– Кольцо не имеет власти над теми, кто уже любит.
– Если это истинная любовь, – проговорил Дойл, а потом взглянул мне в глаза, и я почти пожалела, что он это сделал. В его глазах была боль, намек на которую я уже ловила раз или два. Боль, возникшая, когда ни один из стражей не подарил мне ребенка в Лос-Анджелесе.
Я смотрела на них, впервые понимая, что, если встанет выбор между троном и перспективой потерять двоих этих мужчин, я не знаю, что я выберу. Я не была уверена, что во мне хватит королевской закваски, чтобы принести такую жертву. Но пока Кел жив, он будет пытаться меня убить. Да и не могла я отдать ему всех остальных фейри, даже если он поклянется оставить в покое меня и тех, кто мне дорог. Я не могла отдать ему во власть мой народ. По сравнению с ним Андаис казалась разумной и мягкосердечной. Я не могла отдать нас на откуп садизму Кела – для этого я была слишком дочерью своего отца. Но я стояла и чувствовала, как весь мир превращается в ничто при одной мысли потерять Дойла и Холода.
Мне пришло в голову одно соображение:
– Так, значит, если Гален был очарован, то он не влюблен, то есть не любит по-настоящему?
Они
– Может, кто-то из молодежи поспорил бы, – сказал Холод, – но да, так и есть.
Я попыталась представить своего славного, нежного Галена в объятиях другой и не почувствовала сожаления. Мне даже спокойней стало при мысли, что кольцо когда-нибудь отыщет ему половинку, так что он не будет грустить обо мне.
Я улыбнулась.
– Почему ты улыбаешься? – спросил Дойл.
– Потому что эта мысль не причиняет боли. – Я подошла к ним и притронулась кончиками пальцев к лицам обоих. – Мысль потерять вас двоих… вот это как рана в сердце.
Я приложила ладони к их щекам, постаравшись, правда, не коснуться лица Холода кольцом. Я хотела прикасаться к ним без вмешательства магии. Кожа Дойла была теплее, чем обычно у людей, – так все время было с тех пор, как к нему вернулись способности оборотня. Кожа Холода была чуть холодней, чем у людей. Так бывало не всегда, но он часто казался холодным на ощупь. Я впервые заметила это в Лос-Анджелесе, после того, как и он благодаря чаше обрел часть своей божественности.
Я прикасалась к ним обоим – жару и холоду, свету и тьме – и думала, существует ли в волшебной стране мужчина, который заставит меня забыть их и обратить к другому ослепленные любовью глаза. Я дорожила любовью, которую мы по кирпичику выстроили за недели и месяцы. Это потребовало усилий и доверия, и я понимала, что умри вся магия в мире – и я все равно буду их любить. А после сегодняшнего вечера я была уверена, что и они любят меня так же сильно.
Я сдвинула их головы, пока они не соприкоснулись и я не смогла поцеловать обоих одновременно. Я нагнулась к ним, лицом между их лиц. И прошептала правду в шелк волос Холода и в жар кожи Дойла:
– Чтобы вы оставались в моей постели на всю мою жизнь, я бы пожертвовала страной, троном… Всем, что я есть, и всем, чем могу стать.
Дойл первым взял мою руку, но Холод немедленно последовал примеру, и они потянули меня к себе, обернули своими телами, прижали к себе крепко и надежно. Дойл шепнул мне в макушку:
– Если бы был кто-то другой, достойный трона, я бы тебе не препятствовал.
Он прижался щекой к моим волосам. Его объятие было неистовым почти до боли.
– Я продал бы жизнь за запах твоих волос на моей подушке, но я слишком долго служил этому двору, чтобы отдать его Келу.
Руки Холода гладили мое тело, бездумно скользили по бедрам ниже края трусиков, которые я успела надеть.
– То, что рассказывают стражницы Кела… – Он вздрогнул, я ощутила его дрожь кожей.
Я немного отодвинулась, чтобы видеть их лица.
– Я думала, они слишком его боятся, чтобы болтать.
Дойл притянул меня снова, но повернул так, что я полусидела-полулежала у них на коленях.
– Кое-кто из гвардии Кела имеет доступ к людским газетам и журналам, – сказал он. – Они обратили внимание, что твои стражи проводят время гораздо приятнее, чем Вороны королевы или Журавли принца.