Приложения (Властелин колец)
Шрифт:
— С едой плоховато, — сказал Сэм. — Сколько нам примерно за все про все времени понадобится? После-то, когда управимся, что будем делать? Я ничего не говорю, эти дорожные хлебцы тебя прямо-таки на ногах держат, спасибо и низкий поклон эльфам-пекарям, хотя в желудке все же ветер свищет, извините за грубость. Но и с ними беда — чем больше их ешь, тем меньше остается. Недельки так на три их, может, и хватит, ежели затянуть пояса и держать зубы на полке. А то мы на них здорово подналегли.
— Я не знаю, сколько нам времени нужно за все про все, — сказал Фродо. — Долгонько мы в горах проторчали. Но вот что я скажу тебе, Сэммиум Скромби, дорогой мой хоббит Сэм, друг из друзей, по-моему,
Сэм молча кивнул, взял хозяина за руку и склонился над ней: не поцеловал, только капнул слезами, отвернулся и утер нос рукавом. Потом встал, прошелся туда-сюда, якобы посвистывая, и выговорил сдавленным голосом:
— Да куда же этот лиходей подевался?
Горлум ждать себя не заставил: неслышно подобрался и, откуда ни возьмись, вырос перед ними. Руки его и лицо были перепачканы черным илом. Он что-то дожевывал и ронял слюну. Что он там жевал, они любопытствовать не стали.
«Жуков-червяков, а может, каких пиявок, — подумал Сэм. — Бррр! Ну, оглоед, ну, бродяга!»
Горлум тоже помалкивал, покуда не напился и не умылся из ручья. Потом подошел к ним, облизываясь.
— Заморил червячка, — сказал он. — Отдохнули? Пойдем дальше? Добренькие хоббитцы крепенько поспали. Теперь верите Смеагорлу? Вот и хорошо, вот и очень хорошо.
Дальше было, как раньше. Расселина становилась все более плоской и пологой, каменистое дно стало глинистым, а скаты превратились в береговые пригорочки; ручей петлял без конца. Ночь была на исходе, но облачная хмарь скрывала звезды и луну, лишь разлитый кругом сероватый отсвет возвестил утро.
В стылый предутренний час они прыгали по мшистым кочкам, а ручей забулькал на последней россыпи каменных обломков и канул в ржавое озерцо. Шелестели и перешептывались сухие камыши, хотя в воздухе не было ни дуновения.
И впереди, и по обе руки простирались в тусклом свете неоглядные топи и хляби. Тяжелые испарения стелились над темными смрадными мочажинами. Их удушливое зловоние стояло в холодном воздухе. Далеко впереди, на юге, высились утесистые стены Мордора, словно черный вал грозовых туч над туманным морем.
Хоббитам оставалось лишь целиком довериться Горлуму. Ведь им было невдогад, что у них за спиной, в двух шагах, прячется во мгле северная окраина болот. Будь им знакомы эти края, они могли бы, слегка задержавшись, вернуться немного назад, свернуть к востоку и выйти торными дорогами на голую равнину Дагорлада — поле древней битвы у Ворот Мордора. Правда, там они вряд ли пробрались бы: на твердой каменистой равнине укрываться негде, а через нее днем и ночью маршируют туда-сюда орки и прочая солдатня Саурона. Лориэнские плащи и те бы их не спасли.
— Ну и как же мы пойдем, Смеагорл? — спросил Фродо. — Нам обязательно лезть в эти вонючие болота?
— Необязательно, вовсе необязательно, — сказал Горлум. — Хоббиты могут куда быстрее добраться до Черных гор и предстать перед Тем. Чуточку назад, немножечко обойти, — его жилистая рука махнула на север и на восток, — и попадете на большую, на жесткую, холодную дорогу, а там все дороги ведут прямо к Тому, да-да. И Тот туда все время смотрит, там он и заметил Смеагорла, давным-давно. — Горлум не сразу совладал с дрожью. — Но Смеагорл тоже с тех пор осмотрелся, да-да, и глаза у
Утро было хмурое и безветренное, болотные испарения лежали недвижными пластами, небо плотно застилали низкие тучи. Горлум радовался, что солнца нет как нет, и торопил их. Едва передохнув, они пустились в путь — и с первых шагов утонули в туманной глуши: позади скрылось из виду Привражье, впереди — хребты Мордора. Они шли гуськом — Горлум, Сэм, Фродо.
Фродо был самый усталый, и, как ни медленно они шли, он все время отставал. Сплошная топь оказалась вблизи ячеистой: окна, заводи, озерца, раскисшие русла речонок. Наметанным глазом можно было прикинуть, а привычной ногой нащупать неверную, петлястую тропу. Уж на что сноровист по этой части был Горлум, но и ему понадобилась вся его сноровка. Голова его на длинной шее вертелась туда-сюда, он принюхивался и бормотал себе под нос. Иногда он поднимал руку: погодите, мол, дальше не суйтесь, — а сам продвигался на четвереньках, осторожно пробуя зыбун руками и ногами, а то и приникая ухом к земле.
Это было нудно и утомительно. Зима с ее мертвенным, цепким холодом еще не отступилась от здешнего захолустья. Никакой зелени и в помине не было, разве что синеватая, пенистая ряска на маслянисто-черных заводях. Сухие травы и сгнившие на корню камыши казались в тумане убогими призраками невозвратного лета.
Посветлело, туман поднялся и поредел. Высоко над гнилостными испарениями, в ясной небесной лазури сияло золотистое солнце, однако свет его едва-едва пробивался сквозь густую волнистую пелену — над головой появилось блеклое пятно. Теплее не стало, мертвенный болотный мир ничуть не ожил, но Горлум все равно ежился, вздрагивал, глухо ворчал и наконец заявил, что идти нельзя. Точно загнанные зверьки, скорчились они на краю буроватых плавней. Стояла глубокая тишина, лишь шелестели жухлые стебли да трепетали невесть отчего сломанные былинки.
— Ну хоть бы одна пташка! — печально проговорил Сэм.
— Нет, птичек здесь нету, — сказал Горлум. — Вкусненькие птички! — Он облизнулся. Змейсы есть, пиявсы, ползучая и плавучая, совсем невкусная гадость. А птичек нет, — вздохнул он.
Сэм на него брезгливо покосился.
Тянулись третьи сутки их путешествия с Горлумом. В иных, счастливых и светлых краях мягко легли вечерние тени, а они были снова в пути, и редко случалось им присесть, да и то не для отдыха, а из-за Горлума: он продвигался очень-очень осторожно и не слишком уверенно. Они забрели в самую глубь Гиблых, или Мертвецких, Болот, и было уже темновато.
Продвигались медленно, согнувшись в три погибели, держась поближе друг к другу, в точности повторяя движения Горлума. Мшистые ходуны стали широкими водяными окнами, и все труднее было выбирать места потверже, где нога не тонула в булькающей жиже. Легонькие хоббиты шли налегке, а то вряд ли бы и выбрались.
Вскоре совсем стемнело, в плотной черноте, казалось, не продохнуть. Когда кругом замелькали огоньки, Сэм даже протер глаза: подумал, что малость свихнулся. Сперва вспыхнул огонек где-то слева, бледненький и тусклый, вот-вот погаснет, но тут же явились еще и еще — одни точно светлые струйки дыма, другие как мутные язычки пламени, плясавшие над невидимыми свечами, и множество их возникло, точно призрачное шествие. А оба спутника воды, что ли, в рот набрали? И наконец Сэм не выдержал.