Приложения (Властелин колец)
Шрифт:
Мерри подобрался поближе, но пока что все молчали, и наконец заговорил дикарь: должно быть, его о чем-то спросили, и он раздумывал. Голос его был низкий, гортанный, но, к удивлению Мерри, говорил он на всеобщем языке, хотя поначалу запинался и примешивал к речи диковинные слова.
— Нет, отец коневодов, — сказал он, — мы не воины, мы охотники. Мы стреляем горгуны в лесу, орколюды мы очень не любим. И тебе горгуны враги. Потому будем тебе помогать. Дикий народ далеко слышит, далеко видит, знает все тропы. Дикий народ давно-давно здесь живет, раньше, чем сделались камень-дома,
— Да нам-то в помощь нужны воины, — сказал Эомер. — А от тебя и твоих какая же помощь?
— Помощь узнавать, — отвечал дикарь. — Мы глядим и все видим, смотрим с высоких гор. Камень-город трудно стоит, хода-выхода нет. Кругом огонь горит, теперь внутри горит пожар. Ты хочешь туда? Тебе надо быстро скочить. Большой лошадиной дорогой скочить нельзя, там горгуны и дальние люди оттуда. — Он махнул на восток узловатой короткой рукой. — Много-много, ваших много не столько.
— Откуда ты знаешь, что их больше? — недоверчиво спросил Эомер.
Ничего не выразилось ни на плоском лице, ни в темных глазах дикаря, но голос его зазвучал угрюмо.
— Мы — дикари, дикий, вольный народ, мы не глупый ребенок, — с обидой сказал он. — Я великий вождь Ган-бури-Ган Я считаю звезды на небе, листья на ветках, людей в темноте. Ваших воинов десять раз и еще пять раз по сорок десятков. Их воинов больше. Будете биться долго, и кто кого одолеет? А вокруг камень-города много-много еще.
— Увы! Все это верно, — сказал Теоден. — И наши разведчики доносят, что дорогу преградили рвами и понатыкали кольев. С налету их смять не удастся.
— Все равно медлить нельзя, — сказал Эомер. — Мундбург в огне!
— Дайте молвить слово Ган-бури-Гану! — сказал дикарь. — Он знает другие дороги и поведет вас там, где нет рвов, где не ходят горгуны, только наш народ и дикие звери. Люди из камень-домов давно, когда были сильные, сделали много дорог. Они резали горы, как охотники дичину. Народ говорит, наверно, они кушали камни. Через Друадан к Мин-Риммону ездили большие повозки. Давно-давно не ездят и дорогу забыли. Мы одни помним: вон там она идет на гору, за горой прячется в траве, деревья ее прячут, а она обходит Риммон и мимо Дина ведет вниз, к большой лошадиной дороге. Мы вас проведем туда, а вы перебейте всех горгунов и прогоните дурную темноту ярким железом, и дикий народ будет тихо жить дальше в своих диких лесах.
Эомер переговорил с конунгом на ристанийском языке, и наконец Теоден обратился к дикарю.
— Ладно, пойдем в обход, — сказал он. — Оставляем большое войско у себя в тылу, но что из этого? Если каменный город падет, мы не вернемся. А выстоит, победим — худо придется оркам, отрезанным от своих. Тебя же, Ган-бури-Ган, мы щедро одарим и станем твоими верными друзьями.
— Мертвые не одаряют живых и в друзья им не годятся, — ответствовал дикарь. — Если темнота вас не съест, тогда после не мешайте диким людям бродить, где хотят, по лесам и не гоняйте их, как диких зверей. Не бойтесь, Ган-бури-Ган в ловушку не заведет. Он пойдет рядом с отцом коневодов, обманет — убейте.
— Да будет так! — скрепил Теоден.
— А когда мы выйдем на большую дорогу? — спросил Эомер. — Раз вы поведете нас, придется ехать шагом, и путь, наверно, узкий.
— Дикий народ ходит быстрым шагом, — сказал Ган. — По Каменоломной долине, — он махнул рукой на юг, — можно ехать четыре лошади в ряд, в конце
— Стало быть, передовые доедут за семь часов, — сказал Эомер, — а задние, пожалуй, часов за десять. Мало ли что может нас задержать, да и войско сильно растянется; потом, на дороге, всех не сразу построишь. Теперь-то который час?
— Кто его знает, — сказал Теоден. — Темень стоит беспросветная.
— Темень стоит, ночь проходит, — сказал Ган. — Когда солнце глаза не видят, кожа его чует. Уже оно выше Восточных гор. В небесных полях совсем светло.
— Тогда надо поскорее выступать, — сказал Эомер. — Сегодня-то никак не поспеем, но хоть к завтрему.
Мерри не стал дослушивать, тишком улизнул и побежал собираться. Ну вот, завтра уже и битва, в которой, похоже, немногим суждено уцелеть. Но он снова подумал о Пине, о пожаре в Минас-Тирите — и кое-как совладал со страхом.
День прошел спокойно: ни засад, ни дозоров на пути не обнаружилось. Обок охраняли войско дикари-охотники, и мимо них мышь бы не прошмыгнула, не то что вражеские лазутчики. Чем ближе к осажденному городу, тем сумрачнее сгущалась мгла, и вереницей смутных теней казались люди и кони. У каждой колонны был провожатый, а старый вождь шел рядом с конунгом. Поначалу двигались медленно: нелегко было всадникам с лошадьми в поводу спускаться по заросшим косогорам в Каменоломную долину. Уже под вечер передовые углубились в серую чащобу близ восточного склона Амон-Дина, в огромное ущелье, за которым расходились кряжи на запад и на восток. Сквозь это ущелье когда-то была проложена широкая дорога, выводившая на главный анориэнский тракт, но люди уже много веков здесь не ездили; деревья хозяйничали по-своему, и дорога заросла, исчезла под грудами лежалой листвы и валежника. Однако же чащоба эта была последним укрытием ристанийского войска: впереди простиралась ровная долина, а на юго-востоке высились скалистые хребты и, будто опираясь на них, воздвигся гигант Миндоллуин во всей своей каменной мощи.
Первая колонна остановилась, и, когда задние подтянулись и вышли ущельем из Каменоломной долины, в глубине серой чащобы разбили лагерь. Конунг призвал воевод на совет. Эомер хотел было выслать дозорных, но старый вождь Ган покачал головой.
— Не посылай своих коневодов, не надо, — сказал он. — В дурной темноте видно мало, лешаки уже все увидели. Скоро придут и мне расскажут.
Воеводы явились; потом, откуда ни возьмись, вынырнули Пукколы, точь-в-точь похожие на старого Гана. Они, один за другим говорили с ним на чудном, гортанном наречии. Ган выслушал их и обратился к конунгу:
— Лешаки рассказали. Говорят: позади опасно, стерегись! За час ходу, за Дином, — он указал на запад, на черневший маяк, — стоят чужелюды, большое войско. А впереди никого нет, пустая дорога до каменного вала. Там опять много. Горгуны ломают новый каменный вал огненным громом и железными черными дубинками. Не боятся и кругом не смотрят. Думают, заняли все-все дороги! — И у старого Гана заклокотало в горле: верно, он так смеялся.
— Добрые вести! — сказал Эомер. — Это просвет во мраке. Порой лиходея своя же злоба слепит. Напустили темень — будь она неладна! — и помогли нам укрыться. Теперь громят Гондор, чтоб не оставить камня на камне, — и сокрушили преграду которой я больше всего опасался. Нас бы надолго задержали у дальней крепи. А теперь мы ее с ходу одолеем, дотуда бы добраться!