Приложения (Властелин колец)
Шрифт:
И Гэндальф поспешно ушел, а закат догорал, и угасали огненные груды на равнине, и спускались пепельно-серые сумерки.
Солнце заходило, и у городских ворот съехались Арагорн, Эомер и Имраиль: с ними были воеводы и витязи. И Арагорн сказал:
— Смотрите, какой огненный закат! Это знамение великих перемен: прежнее становится прошлым. Однако же этим городом и подвластным ему краем многие сотни лет правили наместники, и не слез мне въезжать в Минас-Тирит самозванцем, побуждая к розни и кривотолкам. Нет, не войду я в свой город и не объявлюсь, доколе идет война с Мордором,
Но Эомер возразил:
— Ты же поднял знамя великих князей, ты явился в венце Элендила! И теперь хочешь посеять сомнения?
— Нет, — сказал Арагорн. — Просто мое время еще не приспело, я не хочу раздоров перед лицом Врага.
И тогда сказал князь Имраиль:
— Мудро ты рассудил. Государь, говорю тебе как родич Денэтора. Он старец гордый и своевольный, и темны его думы с тех пор, как погиб его сын. Однако негоже тебе и оставаться интим у дверей.
— Почему же нищим? — сказал Арагорн. — Пока что я — северный Следопыт, а мы не привыкли ночевать в каменных домах.
И он велел свернуть знамя и снял алмазный венец, отдав его на хранение сыновьям Элронда.
Вдвоем поехали в город Имраиль с Эомером, и шумная толпа провожала их по улицам до ворот цитадели. Они вошли в тронный чертог Белой Башни, ожидая увидеть наместника. Но пусто, а у ступеней трона под балдахином погорели вокруг, и стояли двенадцать витязей, ристанийских и гондорских. Балдахин был бело-зеленый, а конунг укрыт по грудь златотканым покровом. На груди его лежал обнаженный меч, а в ногах шит. И, подобно солнечным бликам на струях фонтана, играли отсветы факелов на густых сединах. Лицо у старого конунга было прекрасное и юное, но просветленное покоем, юности недоступным; казалось, он всего лишь уснул.
Они постояли в молчании, и потом Имраиль спросил:
— А где же наместник? И где Митрандир?
Один из стражей ответил ему:
— Наместник Гондора в Палатах Врачеванья.
И тогда спросил Эомер:
— А где моя сестра, царевна Эовин? Ей должно покоиться рядом с конунгом, и подобают ей равные почести. Куда ее отнесли?
И отозвался Имраиль:
— Там, близ городских ворот, царевна Эовин была еще жива. Ты разве не знал об этом?
В сердце Эомера вспыхнула надежда, а вместе с нею такая мучительная тревога, что он, ни слова не говоря, повернулся и быстро вышел из Башни. Имраиль следовал за ним. Смеркалось, на небе высыпали звезды. У дверей Палат Врачеванья они встретили Гэндальфа, и с ним был некто в сером плаще. Они отдали магу поклон и обратились к нему:
— Мы ищем наместника, нам сказали, он здесь. Неужели он ранен? А царевна Эовин — где она, ты не знаешь?
И Гэндальф отвечал им:
— Царевна здесь, и она жива, хоть и близка к смерти. Фарамир, как вы знаете, ранен отравленным дротиком, и теперь он наместник Гондора, ибо Денэтора нет в живых и прах его испепелен.
Они внимали ему скорбно и удивленно. И сказал Имраиль:
— Не в радость нам стала победа: она куплена горькой ценой, коли нынче Гондор с Ристанией лишились своих государей. Эомер будет править мустангримцами, но как же Минас-Тирит? Не послать ли за Государем Арагорном?
— Он уже пришел, — сказал человек
— Я пришел сюда по слову Гэндальфа, — сказал он. — Но сейчас я не более и не менее как вождь арнорских дунаданцев. Препоручаю Град Имраилю, покуда не очнется Фарамир. И советую ему в главном довериться Гэндальфу — да будет он нашим общим правителем в эти грозные дни.
Все были согласны, и Гэндальф сказал:
— Не будем же медлить у дверей, время не ждет. Пойдемте! Для раненых нет надежды помимо Арагорна. Ибо сказала гондорская знахарка Иорета: «В руках Государя целебная сила, и так распознается истинный Государь».
Арагорн вошел первым; за дверями стояли двое часовых в облачении стражей цитадели — один рослый, другой сущий мальчик. При виде Арагорна он подскочил и вскрикнул от радости и удивления:
— Бродяжник! Вот это да! Я ведь сразу понял, что там, на черных кораблях, ты и плывешь, а кому же еще! А все орут: «Пираты! Пираты!» — разве их перекричишь? Как это у тебя получилось-то?
Арагорн рассмеялся и пожал хоббиту руку.
— Рад тебя видеть! — сказал он. — Погоди, потом расскажу.
А Имраиль сказал Эомеру:
— Подобает ли так говорить с Государем? Впрочем, может статься, он будет царствовать под другим именем!
Арагорн услышал его и сказал, обернувшись:
— Да, имя будет другое, ибо по-древнему я зовусь Элессар, Эльфийский Берилл, и еще Энвинъятар, Обновитель. — И он явил взорам зеленый самоцвет, блеснувший у него на груди. — Однако если мне суждено основать царственный дом — что ж, так и быть, я нарекусь Бродяжником. Не так уж страшно это и звучит на языке былых времен: буду я зваться Телконтаром и завешаю это имя наследникам.
Они прошли в Палаты, и по пути Гэндальф поведал о подвиге Эовин и Мериадока.
— Долгие часы, — сказал он, — склонялся я над ними, внимая бессвязным речам, пока их не затянула предсмертная темнота. Правда, я и раньше многое увидел издали.
Арагорн сперва подошел к Фарамиру, потом к Эовин и Мерри. Он осмотрел их, поглядел на бескровные лица и тяжело вздохнул.
— Не знаю, сумею ли я помочь и хватит ли у меня сил, — сказал он. — Сделаю все, что смогу. Элронда бы сюда, старейшего из дунаданцев, он великий целитель.
Видя, как он устал и удручен, Эомер спросил:
— Может, тебе сначала отдохнуть или немного подкрепиться?
Но Арагорн ответил:
— Нет, для этих троих время истекает, для Фарамира как бы уже не истекло. Тут медлить нельзя.
И он обратился к Иорете:
— Запасены у вас в Палатах снадобья и целебные травы?
— Конечно, ваша милость, — сказала она, — только маловато осталось, разве напасешься. Да и где их сейчас взять, повсюду безобразие, огонь, пожары, посыльных раз-два и обчелся, и куда их посылать, дороги-то перекрыты! Уж, право, не помню, когда был подвоз из Лоссарнаха. Справляемся с тем, что есть, но, может, чего и недостает, сами посмотрите.