Принц Галлии
Шрифт:
Теперь пришла очередь вздыхать Эрнану.
— Как раз этого я и боялся… Стало быть, вы хотите, чтобы Филипп женился на госпоже Бланке?
— Я очень этого хочу. Лучшего короля для Кастилии не сыщешь… А чего, собственно, вы боитесь?
— Буду с вами откровенным, государь, — сказал Шатофьер. — Я боюсь, что Филипп не устоит перед соблазном и исполнит последнюю волю вашего величества, о чем впоследствии будет горько сожалеть. Сейчас он не в состоянии принимать взвешенные решения, он безумно любит вашу сестру, к тому же есть основания полагать, что она ждет от него ребенка…
— Даже так? Тем лучше. Тогда у Кастилии будет и король, и королева, и наследник престола… Но почему вы считаете, что это будет неразумным решением
— Потому что его истинное призвание — стать королем Галлии во имя ее грядущего могущества и процветания. Я убежден, что именно ему суждено собрать все галльские земли — во всяком случае, большинство их, — в единое государство. Прошу великодушно простить меня, ваше величество, я очень уважаю вас и с уважением отношусь к вашей стране, но Галлия — моя родина.
— Ага, понятно! Значит, вы пламенный патриот своей земли?
— Можно сказать и так. Впрочем, не буду лукавить перед вами, настаивая на своем бескорыстии. В равной степени мною движут и личные мотивы… Или эгоистические — это уж как вам будет угодно их назвать. Именно с Филиппом связаны все мои планы на будущее, но если он женится на госпоже Бланке, я останусь ни с чем. Кастилия, может, и примет Филиппа за своего; наверное, так оно и произойдет. А вот я всегда буду для нее чужаком, здесь мне ничего не светит. Самое большее, на что я могу надеяться, это быть презираемым всеми временщиком. Поэтому, государь, я категорически против того, чтобы Филипп и ваша сестра поженились. Я не обещаю вам, что не стану препятствовать их браку. Напротив, можете быть уверены, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы расстроить его. Я слишком горд и честолюбив, чтобы вот так, без борьбы, смириться со своим поражением. Простите за прямоту, государь, но я, из уважения к вам, не считаю себя вправе что-либо скрывать от вас.
Некоторое время Альфонсо молчал, погруженный в глубокие раздумья.
— Ну что ж, господин граф, — наконец промолвил он. — Я обязан вам тем, что после моей смерти корона моих предков возляжет на достойное чело, и было бы черной неблагодарностью забыть об этом и проигнорировать ваше пожелание. Так тому и быть: я не буду настаивать на том, чтобы Филипп женился на Бланке. Пусть он сам решает, как ему поступить… А теперь, прошу, оставьте меня. Я хочу немного отдохнуть, прежде чем соберется Государственный Совет. Приходите и вы с господином д’Альбре. Посмотрите, какие будут лица у моих вельмож, когда я сообщу им о казни Фернандо и объявлю Бланку наследницей престола… Ах да, чуть не забыл! Как будете выходить, вызовите ко мне капитана гвардии, господина де ла Куэву. Надо немедленно взять под стражу графа Саламанку и первого министра, пока они не сбежали. Ведь я все еще король, не так ли?…
Глава LXVII
Королевы не плачут
Хоть как Бланка с Филиппом ни торопились в Толедо, узнав о болезни короля, они чуть было не опоздали, и только благодаря тому, что на полпути Бланка, невзирая на горячие протесты Филиппа, решила пересесть из кареты на лошадь, им все же удалось опередить смерть на несколько часов.
Ко времени их прибытия Альфонсо еще оставался в сознании, но последние силы неумолимо покидали его. Он уже исповедался, причастился и теперь неподвижно лежал на широком ложе в просторной опочивальне, тихим, но все еще твердым и уверенным голосом диктуя секретарям свои последние распоряжения: такую-то сумму он завещает такому-то монастырю с тем, чтобы была отмечена годовщина его смерти, такую-то реликвию он преподносит в дар собору Святого Иакова Компостельского, таких-то своих дворян он вознаграждает за верную и переданную службу, и прочее, и прочее. В опочивальне собралась королевская родня, государственные сановники, могущественные вельможи — гранды Кастилии, высшее духовенство, просто приближенные короля, а также городские старейшины и послы иноземных держав. Все они с
Ожидание длилось недолго, и вскоре в дверях опочивальни появилась Бланка в сопровождении Филиппа, Гастона д’Альбре и Эрнана де Шатофьера. Присутствующие мигом умолкли и почтительно расступились перед ней. Заблаговременно предупрежденный король прекратил диктовать, перевел свой взгляд на сестру и слабо улыбнулся ей. Она остановилась у изголовья его ложа и встала на колени.
— Брат…
— Рад видеть тебя, Бланка, — сипло произнес Альфонсо, тон его потеплел. — Как раз тебя мне очень не хватало. Присаживайся, поговорим.
Бланка села на стул, услужливо пододвинутый ей королевским камергером, и устремила на брата грустный взгляд своих больших карих глаз. На ее ресницах заблестели слезы.
— И вы, Филипп, тоже подойдите ко мне, — добавил Альфонсо. — Мой лучший друг и моя лучшая подруга — вы оба со мной в мой смертный час… Пусть Нора не обижается, она была любимицей отца, но ты, Бланка, всегда была мне ближе, дороже, роднее…
— Я знаю это, брат, — тихо сказала Бланка. — Я тоже люблю тебя.
Они помолчали, вспоминая прошлое. Филипп смотрел на истощенного болезнью короля, которого всего полтора месяца назад он видел цветущим, полным жизненных сил и здоровья, и постепенно в нем закипала ярость. Произошло цареубийство — не преступление против отдельной человеческой жизни, но преступление против всего человечества. Убить наместника Божьего, значило покуситься на самые основы существующего строя. Как и всякий правитель, Филипп отождествлял себя с государством, а государство воспринимал как самодостаточную ценность.
— Недолго я правил, — наконец заговорил король. — Полгода, каких-нибудь шесть месяцев. Столько всего хотел сделать… Но, увы, не успел…
— Ты много сделал для страны, — всхлипывая, прошептала Бланка. — Очень много…
Альфонсо утвердительно кивнул — одними лишь веками, которые опустились, а спустя мгновение поднялись вновь.
— Надеюсь, потомки не забудут, что это при мне Испания окончательно освободилась от мавров. Короли ведь рождаются не для долгой жизни, но для славы…
Заметив, что по щеке Бланки катится большая слеза, Альфонсо умолк и огляделся: с появлением наследницы престола присутствующие отступили, образовав вокруг его ложа широкий полукруг. Возле короля оставались только Бланка, Филипп и Констанца Орсини — сегодняшняя королева, завтрашняя вдова. Эта последняя значила что-то лишь для Альфонсо, а в глазах всех прочих она уже была тенью прошлого. На свою беду, она не смогла родить ни одного ребенка, чтобы после смерти мужа называться королевой-матерью.
Из всех присутствовавших в опочивальне умирающего короля сидел только один человек — Бланка.
— Не надо плакать, сестра, — ласково сказал Альфонсо. — Тебе нельзя плакать. Королевы не плачут. — Он повысил голос и громко произнес: — Мои могущественные вельможи, гордость и украшение всего государства нашего, подойдите-ка ближе.
Вперед выступили собравшиеся здесь кастильские гранды. Они приблизились к королевскому ложу и встали так, что Филипп оказался как бы в их числе. А впрочем, он ведь тоже был грандом Кастилии — как граф Кантабрийский.
— Господа, — сказал король. — Перед вами принцесса Бланка, моя сестра и старшая дочь моего отца, которая, согласно обычаям наших предков и по законам, освященным церковью Христовой, станет вашей королевой в тот самый миг, когда я, по воле Божьей, перестану быть вашим королем… — Он немного помолчал, собираясь с остатками сил. — Господа! Мои могущественные вельможи! Недавно вы единодушно одобрили мое решение лишить преступного брата моего Фернандо его преступной жизни и завещать престол сестре моей Бланке и ее потомкам.