Принц Лестат
Шрифт:
– Великолепно, – прошептал я. – Дивная работа.
Давно уже я не был так близок к панике, но, как оно со мной всегда случается, если я боюсь, если что-то пугает меня – я вдруг разозлился. Я сидел почти неподвижно. Со стороны могло показаться, будто Мекаре рассматривает меня своим дремотным, медленным взглядом, но ничего подобного. Насколько я мог судить, она была все равно что слепа.
– Это ты? – произнес я, силясь сложить эту фразу на древнем наречии и лихорадочно обшаривая память в поисках тех обрывков, что я знал. – Мекаре, это ты?
Меня вдруг
Нестерпимо хотелось снова увидеть этот мой образ, тот, из видео. Его – или любой иной образ, но нет, более ничего не было. Тогда я сам послал ей изображение. Я перебирал в памяти наши песни и гимны, вопреки очевидности надеясь, что они имеют для нее какой-то смысл.
Однако одно неверное слово – и страшно подумать, на что она способна. Может раздавить мой череп голыми руками. Может испепелить меня беспощадным огнем. Однако нельзя и думать об этом, мысленно представлять себе такой поворот событий.
– Прекрасно, – повторил я.
Никаких перемен. Я обратил вдруг внимание, что она тихо-тихо гудит. Интересно, неужели для того, чтобы гудеть, язык не нужен? Почти мурлыканье, как у кошки. Глаза ее вдруг стали далекими и бессмысленными, как у статуи.
– Зачем ты делаешь это? – спросил я. – Зачем убиваешь молодежь, этих бедных беззащитных детей?
Ни проблеска понимания, ответного чувства. Она вдруг шагнула вперед и поцеловала меня – поцеловала в правую щеку розовыми, точно морская ракушка, губами, холодными и безжизненными. Медленно подняв руку, я пропустил сквозь пальцы пряди густых и волнистых рыжих волос. Коснулся ее головы, бережно и ласково.
– Мекаре, верь мне, – прошептал я на том же старинном наречии.
Позади меня внезапно снова раздался ужасный шум, взрыв: некая могучая сила прорывалась сквозь дремучую непроходимую чащу. В воздух взметнулся вихрь крохотных зеленых листочков. Они дождем падали вокруг, оседали на вязкую поверхность заводи.
Маарет стояла слева от меня, помогая Мекаре подняться. Тихонько причитая, она гладила лицо сестры.
Я тоже кое-как встал.
– Оставь нас, Лестат, – промолвила Маарет, – и не возвращайся. И не подговаривай никого иного явиться сюда!
По ее бледному лицу струились кровавые потеки. Кровь повсюду – на бледно-зеленом одеянии, в волосах. Это все из-за плача. Кровавые слезы. Кроваво-алые губы.
Мекаре стояла рядом с ней и взирала на меня совершенно бесстрастно, глаза ее скользили по листьям пальм, сплетению загораживавших небо ветвей, словно она слушала птиц или насекомых, а не осмысленный разговор.
– Хорошо же, – промолвил я. – Я пришел помочь. Пришел узнать то, что смогу.
– Ни слова боле! Я знаю, зачем ты пришел, – отрезала Маарет. – Теперь уходи. Я понимаю. На твоем месте я поступила бы так же. Но передай остальным, чтобы они никогда более не искали нас. Никогда. Думаешь, я была бы способна причинить тебе вред?
– А что насчет вулкана Пакайя? – спросил я. – Маарет, ты не можешь так поступить! Не можешь броситься в вулкан вместе с Мекаре! Ты не можешь так с нами всеми обойтись!
– Знаю! – отозвалась она почти со стоном. Глубоким, душераздирающим стоном, исполненным невыразимой муки.
С уст Мекаре тоже сорвался глубокий, ужасающий стон, шедший из самый глубины ее существа, как будто у нее только и осталось голоса, что в груди. Внезапно она повернулась к сестре и приподняла было руки, но тут же уронила их, точно не могла толком ими управлять.
– Позволь же поговорить с тобой, – умолял я.
К нам уже направлялся Хайман. Мекаре резко отвернулась, двинулась ему навстречу и легла ему на грудь. Он обнял ее обеими руками. Маарет пристально смотрела на меня, качая головой и постанывая, словно ее смятенные мысли изливались жалобной песней.
Не успел я заговорить снова, в лицо и грудь мне ударила и мгновенно ослепила жаркая волна воздуха. Я подумал, это Огненный Дар. Подумал, вот цена недавним обещаниям Маарет.
Что ж, Принц-Паршивец, ты поставил на кон все, ты проиграл! И теперь ты умрешь. Вот тебе твоя личная Пакайя!
Однако меня лишь снова отбросило в заросли. Я летел, ударяясь о стволы деревьев, сквозь гущу перепутанных ветвей и влажных пальмовых листьев. Как ни извивался, как ни брыкался я, силясь вырваться из хватки этой чудовищной силы, как ни пытался выскользнуть хоть в какую-то сторону, меня упорно волокло назад с такой скоростью, что я был совершенно беспомощен.
Наконец меня швырнуло на траву, на поросшую травой крохотную круглую прогалинку. В первый момент я был не в силах даже пошевелиться, все тело болело, руки и лицо были все исцарапаны, глаза жгло, тело облепили комья грязи и листья. Я кое-как поднялся на колени, потом встал на ноги.
Над головой виднелся клочок неба – темно-синего, сверкающего, глубокого. Казалось, джунгли вокруг тянутся к нему, пытаются поглотить. Неподалеку виднелись развалины каких-то хижин: прежде здесь была деревня, но сейчас остались лишь руины. С трудом переведя дыхание, я отер платком лицо, стер кровь с исцарапанных рук. Голова пульсировала болью.
Через полчаса я добрался до гостиницы на берегу реки.
Дэвида и Джесси я нашел в обставленном с большим вкусом тропическом бунгало, очень цивилизованном и красивом: белые шторы, белая железная кровать с пологом из выбеленной антимоскитной сетки. И всюду свечи – в комнатах, в ухоженном саду, вокруг маленького бассейна. Какая роскошь на самом краю хаоса!
Сорвав с себя все, я окунулся в свежую и чистую воду бассейна.
Дэвид стоял рядом с ворохом белоснежных полотенец.
Приведя в порядок и себя, и, по возможности, разорванную и перепачканную одежду, я вместе с Дэвидом отправился в уютную маленькую гостиницу и поведал друзьям обо всем, что видел.