Принц Лестат

Райс Энн

Мариус тихо дивился словам Тесхамена.

– А Гремт, – наконец осведомился он, – братский дух Амеля, он видит так же четко, как мы, так же говорит, мыслит и воспринимает действительность? Он знает то, чего не знает Амель?

– Не совсем так, – ответил Тесхамен. – И он не обладает подлинной плотью, хоть даже такой, как у Амеля. Он по-прежнему остается духом, научившимся принимать физическое обличье, подобное нашему – его призрачные взор и слух обостряются благодаря тому, что ему удается увидеть и услышать тем же путем, что и мы. Однако он не чувствует того, что чувствуем мы или Амель. В каком-то смысле жизнь его куда более пресна, чем у нас.

Не в

силах более сдерживаться, Мариус встал и принялся медленно расхаживать взад-вперед по мягкому теплому песку. Что, интересно знать, видят духи, глядя на нас? Он посмотрел на свои руки – такие белые, ловкие, гибкие, такие могучие, а теперь наделенные еще и вампирской сверхъестественной силой. Он всегда чувствовал, что духов тянет, влечет ко всему физическому. Пусть они и незримы, но ничуть не меньше людей подвластны магии четких параметров и правил.

– Ну и что будет дальше? – спросил Дэниел у него за спиной. – Теперь, когда Амель обрел способность говорить, строить планы, подстрекать других вампиров к убийству молодежи? Кстати, это-то ему зачем?

Мариус вернулся к своей скамье и снова сел. Однако следить за нитью разговора не мог. В голове крутились воспоминания о том, как вкрадчиво и настойчиво, с каким витиеватым красноречием Голос пытался подобрать верную нотку, нащупать путь к его сердцу.

– Появление все новых и новых юных вампиров ослабляет его, – промолвил Тесхамен. – Распыление Крови в конце концов делает ее слабее. Такова моя догадка – но не более чем догадка. Пожалуй, мне, как ученому, следовало бы выразиться – рабочая гипотеза. Хоть нам неведомы пределы могущества Амеля, но они все же есть. Гремт с Амелем знали друг друга в царстве духов, пусть людские слова и бессильны описать то, что им друг о друге ведомо.

Гремт – могущественный дух, обладающий телом, которое он сам для себя создал при помощи некой разновидности эфирного магнетизма. О, даже после стольких веков напряженных исследований Таламаска знает о физической, научной природе сверхъестественного не больше, чем прежде. Подозреваю, вампирский доктор, Фарид, уже открыл несравненно больше, чем мы. Мы подходили к данным эмпирически, с исторической точки зрения. Он же рассматривает их с точки зрения науки.

Мариус промолчал. Да, он знал о Фариде и Сете. Дэвид Тальбот рассказывал ему о них. Однако сам он с ними ни разу не встречался, предполагая (ошибочно, как выяснилось), что Маарет не потерпит их экскурса в точные науки. Говоря по правде, его это вообще не слишком-то интересовало. У него имелись свои причины, отчего он решил жить вдали от прочих Пьющих Кровь, в обществе одного лишь Дэниела. Тот много раз ненавязчиво намекал, как бы ему хотелось познакомиться с Фаридом и Сетом, но Мариус никогда не относился к словам младшего друга всерьез.

– Как бы там ни было, – продолжал Тесхамен, – у этих незримых существ есть свои пределы. Есть они и у Амеля. Хотя ведьмы в древности предполагали, что он безграничен, это не так. Невидимость не означает безграничности. И сдается мне, сейчас он недоволен тем, до какой степени его опустошили. Захочет ли он ограничить популяцию вампиров – а если да, то до какой степени? Никому не ведомо.

– Равно как никому не ведомо, в самом ли деле он терял осознание происходящего, – добавил Мариус. Ему тотчас же вспомнились многие-многие факты. – Что, если две тысячи лет назад именно он, Амель, надоумил злополучного жреца из Александрии оставить тела Матери и Отца на солнце? Должно быть, на каком-то уровне он догадывался,

что Мать и Отец уцелеют, зато юные вампиры сгорят, а вампиры постарше будут страдать, как страдал ты. Что, если Амель знал это заранее?

– А когда Акаша пробудилась, – подхватил Дэниел, – когда она отправилась за Лестатом. Вдруг причиной тому тоже был Амель?

– Этого мы знать не можем, – отозвался Тесхамен. – Однако сдается мне, эти вспышки самосознания происходят в нем чаще и отчетливее, когда тело, в котором он обитает, не наделено могучим разумом, который бы вступал в противоборство с его кипящим умом.

«Кипение» – вот уж и в самом деле подходящее слово, мысленно согласился Мариус. Оно же сейчас как нельзя лучше описывало и собственные его размышления. Он лихорадочно пытался вспомнить столько всего разного сразу – все те разбросанные по столетиям случаи, когда пил кровь Акаши и наблюдал видения, кои, как он считал тогда, приходили от нее. А вдруг вовсе не от нее? Вдруг от Амеля?

– Ну и какова цель? – не унимался Дэниел. – В смысле, его цель. Ограничить наше число?

– О, сдается мне, он грезит о чем-то гораздо большем, – вступил в разговор Мариус. – Но откуда нам знать, каковы его устремления?

– Он злится, – сказал Дэниел. – Когда он забирался ко мне в голову, то был в полной ярости.

Мариус содрогнулся. А он ведь так надеялся, что ситуация как-нибудь разрешится сама собой, что ему не придется вступать в игру, что время, когда он держал в своих руках выживание всего вампирского племени, уже в прошлом. Разве он не заботился о Матери и Отце добрых две тысячи лет? Однако становилось понятно: больше оставаться сторонним наблюдателем нельзя.

– И что ты хочешь от нас? – спросил Дэниел.

– Как можно скорее присоединяйтесь к Луи, Арману и Бенджи. Что бы ни случилось, но вы, вампиры, порожденные этим духом и зависящие от него, должны собраться все вместе и приготовиться к действию. Отправляйтесь к ним немедленно. Придешь ты – подтянутся и остальные.

– А разве сам ты не один из нас? Ты не придешь?

– И да, и нет. Я давно уже избрал для себя путь Таламаски: наблюдать, но не вмешиваться.

– Сомневаюсь, что старый обет имеет сейчас хоть какое-то значение! – заметил Мариус.

– Друг мой, думай, что говоришь, – упрекнул его Тесхамен. – Я отдал свою жизнь в руки Гремта, отдал ее ему и моим собратьям из Таламаски. Я – единственный вампир среди них. Разве я могу теперь их покинуть?

– Но зачем тебе их покидать? – удивился Мариус. – Почему ты не можешь просто помочь нам? Ты же сам сказал, что Гремт явился в наш материальный мир, чтобы следить за Амелем.

– А что, если Гремт решит, что надо уничтожить тело, в котором обитает сейчас Амель? – спросил Дэниел. Голос его звучал спокойно, раздумчиво и здраво, без тени страха. – Ну, то есть в прошлый раз на гибель была обречена душа Акаши, но не существо, которое ее оживляло. А если погибнет оно, умрем и все мы.

– Ах, но не Таламаска обрекла душу и тело Акаши на гибель, – возразил Тесхамен. – Ее убила Мекаре, и она же, Мекаре, вместе со своей сестрой-близнецом удалила из нее Священный Источник. Мы, остальные, никаких решений не принимали.

– Да просто вам и не пришлось, – сказал Дэниэл. – Разве нет?

Тесхамен пожал плечами и примирительно развел руками, словно соглашаясь.

– А теперь можете и решить – ты ведь к этому клонишь? – продолжал Дэниел. – Вы с Гремтом и Хескет, и кто там с вами еще – возьмете да и решите уничтожить самого Амеля.