Принц Вианы
Шрифт:
И опять парадокс. На трон «потрясателя вселенной» [162] в Дели вгромоздилась своим широким седалищем английская королева Виктория в шестидесятые годы девятнадцатого века. Так образовалась Британская империя на руинах Могольской, то есть — монгольской империи. А тычут этим монгольским наследством мелкобританцы почему-то нас.
А вот турки, завоевав Константинополь, с дикой силой стали восстанавливать геополитические границы Восточной Римской империи времен Юстиниана. И плевать геополитике на религию, которая всего лишь побочный эксцесс исторического развития. И тоже долго держались унаследованного от империи универсума. Огромное количество можно насчитать ренегатов из Европы в Османской державе, а вот обратного течения что-то не
162
Потрясатель Вселенной– прозвище Чингисхана.
Проснулся…
И никак не мог понять, глядя на красивые дубравы, проплывающие мимо нас по берегу, что же меня так сильно беспокоит. К чему мне приснился мой старый профессор — знаток всех гражданских войн?
И дошло наконец до бестолковки, что в моем — моем уже, куда мне деваться, — королевстве Наварра вовсю идет холодная гражданская война между сторонниками французского и арагонского королей. И среди местных «бояр» совсем перевелись просто патриоты своего государства, на сторону смотреть им выгоднее в перспективе. Драка идет только за то, кому продаться. И как там «маменька» в Помплоне с ними пока справляется — уму непостижимо.
Эта грядущая гражданская война — тоже мое наследство от принца Вианы. Вместе с молодостью. «Нет в жизни щастя» без «последнего довода королей».
Тут и на обед позвали; наверное, чтобы я от своих думок совсем не расстроился. Дурак думкой богатеет, как любят выражаться малороссийские жлобы. А я таки думкой как раз беднею. И от этого сильно расстраиваюсь.
Откушав, наводили с дю Валлоном последний лоск на песню «про Луи», после чего просто долго беседовал с ним на всякие разные темы, распивая на двоих мелкими глотками небольшой — литра на два — бурдюк белого анжуйского. Все-таки мессир Франсуа — интеллектуальный и очень образованный собеседник, в отличие от моего простоватого воинского окружения, по большей части вообще неграмотного. Есть чем мне с ним мозги нагрузить. Образование мессира Франсуа хоть и структурно отличается от моего, но его уровень, да и академическое звание было практически одинаковым с моим. В Сорбонне он — кандидат на докторскую степень. Осталось только экзамен сдать, чего он делать совсем не собирается, оставаясь пожизненным вагантом [163] .
163
Ваганты(от лат.clerici vagantes – странствующие клирики) – 1) в XI–XV вв. в католической Европе – бродячие певцы, способные к сочинительству и исполнению песен или сказаний, часто были духовного звания. Их песенное творчество в концепции любви и образе возлюбленной, совершенно лишено типичных для лирики трубадуров и миннезингеров феодальных отношений (куртуазное служение даме и т. п.), зато воспевается земная радость плотского наслаждения; грубое описание нагого женского тела; 2) студенческие товарищества или отдельные школяры, переходившие из одного университета в другой.
А главное — человек он умный, ибо, как давным-давно заметил Гераклит, просто «многознание уму не научает». Как говорят, лучше с умным потерять, чем с дураком найти. К тому же мой собеседник много путешествовал и имеет широчайший кругозор о бытовых реалиях нужных мне стран. Причем путешествовал пешком, а это вам не из окна скоростного поезда жизнь наблюдать.
И, несмотря на почтенный возраст, имеет очень острый глаз и хорошую память.
Чем ближе к Нанту, тем мне все сильнее не хотелось этого человека от себя отпускать. Все же какая-никакая отдушина интеллектуальная для меня, привыкшего мозги постоянно точить об коллег. И вообще Стругацкие советовали средневековую интеллигенцию беречь и сохранять. А какая тут вообще у интеллигента социальная ниша? Разве что церковь. Ренессанс пока еще делает свои первые робкие шаги. Эмигрировавшие в Италию восемнадцать лет назад, после взятия Константинополя, греки вывалили на итальянцев такие знания, такие библиотеки привезли, что потомки римлян пока еще пребывают в ступоре от собственной ущербности. Когда еще раскачаются…
— Почему вы оставили службу у дюка Орлеанского, только честно?
— Честно? — Дю Валлон смешно прижмурился, гадая, нужна ли ему эта честность, но потом решился: — Дюк с дочкой заставляли меня каждый день стихи сочинять. Сами они могли этим заниматься бесконечно, как…
Он замялся с определением, не желая, видно, опускаться до площадной брани. Неизвестно, как один принц воспримет, когда в его присутствии матерят другого принца. Да еще родственника.
— Графоманы? — подсказал я.
— Точно подметили, ваше высочество. Я вообще временами поражаюсь точности ваших формулировок.
Еще бы не поражаться: у меня за плечами пятьсот лет опыта всех мировых гениев. В подкорку записано. Со школы вдолблено.
Но сам только пожал плечами: типа, так само вышло, я не виноват.
— Они играются в поэзию, а я ей живу, — закончил свою исповедь мессир Франсуа.
— Если пойдете ко мне на службу, я не буду заставлять вас писать стихи, но обещаю, что в течение года издам все ваши вирши отдельной книгой, — пообещал я. — Только вот думаю, что вам необходимо взять псевдоним. Не пришло еще время публичной поэзии нобилитета [164] . Она пока еще кулуарная. Камерная, можно сказать…
164
Нобилитет– знать в совокупности (фр.).
— И каким вы видите этот псевдоним, — осторожно спросил меня мессир Франциск дю Валлон де Монкорбье де Лож, забыв добавить «ваше высочество».
— Как вам такой будет на слух: Франсуа Вийон?
— Звучит приятно для уха, ваше высочество. И плохих ассоциаций не имеет.
— Значит, согласны?
— А должность эта конечно же шута? — совершенно серьезно, даже несколько мрачно, спросил мессир Франсуа.
— Конечно, шута. Шута при дворе принца Вианского, Беарнского и Андоррского. Моем дворе. Неприкосновенность, по традиции, как у герольда. И возможность безнаказанно издеваться над моими придворными. Стихи по должности писать не обязательно.
Дю Валлон задвигал бровями и, напрягая мозги, все выискивал, где в моем предложении подвох, но пока не находил. Потому что не было никакого подвоха. Я просто хотел, чтобы этот человек был со мной рядом. Мало тут таких людей. По пальцам пересчитать можно. А если судить о том, насколько они не скучны…
— Стол, кров, одежда — от меня. На остальной прокорм дам деревеньку.
Все-таки что-то еще его сдерживало принять мое предложение. А я, припомнив, как обращался к французскому королю шут Шико, в миру — шевалье Жан-Антуан д'Анжлер из Гаскони, лет этак сто вперед, добавил:
— После того как вместе окрестим первого младенца, разрешу вам называть меня при всех «кум» или «куманек». Идет?
— А над самим вашим высочеством шутить можно будет? — осторожно коснулся дю Валлон щекотливой темы.
— Можно, — милостиво разрешил я, — только осторожно.
И мы оба заразительно рассмеялись.
— Тогда согласен, — промолвил мессир Франсуа, оговариваясь: — Только, чур, чтобы в деревеньке делали козий сыр и красное вино.
— С этим сами разберетесь. Ваша деревенька — ваши хлопоты. Однако, надеюсь, вы в курсе всех, а не только публичных обязанностей шута?
— Не беспокойтесь, ваше высочество, все будет в лучшем виде. На каком языке разговаривает ваш двор?
— На васконском и окситанском. Реже — на кастильском и языке франков.
— Знакомо, — ответил дю Валлон; как мне показалось — с облегчением.
Позвал Микала, который, отработав постирочный урок, сидел на борту барки, проводя время с удочкой в компании-старшего сына литейщика. Недалеко, но так чтобы и разговора нашего не слышать, и призыв не пропустить.