Принц
Шрифт:
Он подмигнул Кристиану и в течение нескольких минут разговор велся только вокруг шуток о мастурбации.
Правое колено. Правое колено. Правое колено. Левое. Охи. Ахи. Подколки. Смех.
– Я знаю, как играть.
В шоке от наступившей тишины, Кингсли упустил мяч. В одночасье все двадцать учеников повернули головы в сторону Стернса.
– Ты умеешь играть в футбол?
Кингсли поднял футбольный мяч с земли. Слова Стернса ошеломили всех настолько, что ни один человек не подтрунивал над Кингсли за то, что тот уронил мяч после почти десяти минут набивания.
–
Стернс сбросил пиджак и начал засучивать рукава. Кингсли мог только таращиться на него, на его запястья, которые он медленно открывал с каждым отворотом манжеты.
– Но… ты играешь на фортепиано.
Кингсли понятия не имел, что хотел этим сказать, но, по его мнению, музыкант не может быть спортсменом. Стернс не ответил. Он скрестил руки на груди и ждал. Все сохраняли молчание. Кингсли физически ощущал в воздухе атмосферу напряженного ожидания. Он не знал, что сказать, что сделать. Стернс поднял бровь, а в его серо-стальных глазах Кинг заметил то, чего раньше не видел - веселье.
Мало того, что Стернс ясно осознавал, какое неудобство причинял Кингсли, он также и наслаждался этим. Это веселье раздражало Кинга. Хуже, чем раздражало, оно его просто бесило. Кем был этот парень, который получал удовольствие, заставляя людей чувствовать себя неудобно? Что же он за садист такой? Стернс поднял светлую бровь на миллиметр выше. В уголках его идеальных губ притаилась улыбка.
– Школу в Англии, oui?
– спросил Кингсли.
– Oui, - отозвался Стернс.
Бровь медленно двинулась еще выше. Весь его рот растянулся в улыбке.
– Это объясняет твой пафосный акцент.
По толпе пронесся всеобщий вздох. Кингсли понял, что он, наверняка, самый первый ученик, который когда-либо возразил Стернсу. Хотя бы только потому, что, скорее всего, Стернс никогда ни с кем не разговаривал.
– И кто мы такие, чтобы говорить с пафосными акцентами?
– спросил Стернс, используя преувеличенно псевдо-французский акцент. Акцент прозвучал как естественная манера речи Кингсли. Он мог говорить по-английски без своего французского произношения, но это так изматывало его, что он редко заморачивался. Тем более, девушки млели от его французского говора. Жаль, Стернс казался невосприимчивым к его чарам.
– Tr`es Bien, - сказал Кингсли. – Так ли ты хорошо играешь, как говоришь?
– Мы можем это выяснить. Бросай мяч.
– Стернс сделал шаг вперед.
– У нас нет поля.
– Придумай что-нибудь.
Кингсли огляделся по сторонам. Им действительно не нужно поле, так как у них не было даже команд. Все, что действительно было нужно двум игрокам, это забить гол в ворота.
– Деревья… - Кингсли кивнул в сторону деревьев в конце поля. – Это наши ворота. Я постараюсь забить. Ты попытаешься меня остановить.
– Ты сказал, что против тебя выступала целая команда и ты все равно забил. Конечно, ты можешь выстоять против меня одного.
– Bien s^ur.
Само собой, он мог. Нападение было его сильной стороной.
– Тогда бросай мяч.
Стернс сделал еще шаг вперед. Собравшиеся ученики сделали шаг назад. Кингсли не мог поверить, полностью поверить, что это происходит на самом деле. Вся школа наблюдала в благоговейной тишине.
Он опустил мяч на землю.
Сначала Кингсли боялся, что соперник его обманет. Стернс и бровью не повел, лишь пристально смотрел на него. Кингсли поднял левую ногу в готовности ударить по мячу.
Стернс опередил его. Мяч покатился по полю, и благодаря отточенным рефлексам и тренировкам, Кингсли последовал за ним. Стернс не отставал от него, не пускал к мячу. Кингсли считал, что эта игра будет простой. Ни один пианист, невзирая на то, насколько он высокий или устрашающий, не в состоянии составить ему хоть сколько-нибудь серьезную конкуренцию. Но у Стернса длиннее ноги, острее внимательность и какие-то невероятные спортивные способности. Они бежали по полю плечом к плечу.
Как раз тогда, когда Кингсли думал, что контролирует мяч, Стернс выбивал его из-под ног и завладевал им снова. Кинг никогда не играл с кем-то настолько агрессивным прежде, агрессивным и спокойным. Ужасающая комбинация. Ужасающая, но и одинаково волнующая. Он никогда еще не был так близко к Стернсу. Он мог слышать его дыхание, громкое, но размеренное. Он мог чувствовать аромат его кожи с запахом зимы и легким оттенком тепла. В разгар такой ожесточенной борьбы за мяч у Кинга не было ни одной резонной причины заметить, что у Стернса были необычайно темные ресницы для того, кто имеет настолько светлые волосы. Но он заметил. Он заметил все.
Они приблизились к двум деревьям, которые определили, как ворота. Кингсли выбросил вперед ногу, вернул мяч, и одним изящным ударом послал тот к деревьям. Теперь его не остановить. Он начал улыбаться. Но Стернс вошел в раж. Благодаря преимуществу в длине ног он опередил высокую, изогнутую траекторию полета мяча, и, вытянув руки, поймал его, прежде чем тот успел пройти между стволами.
Собравшаяся толпа взорвалась смехом и восторженными возгласами. Кингсли мог только ошарашенно пялиться на Стернса, который, безмятежно улыбаясь, держал мяч одной рукой.
– Нельзя быть вратарем и защитником одновременно.
– Кингсли свирепо посмотрел на него.
– Почему нет? Ты не устанавливал каких-либо правил. Ты просто обозначил ворота и сказал мне помешать тебе забить гол. Сказано-сделано.
– Это нечестно.
– Тогда мы сделаем это снова.
Стернс подбросил мяч и отбил его лодыжкой, а затем коленом. Правая нога. Правая нога. Правая лодыжка. Правая нога.
Кингсли молча смотрел. Стернс не просто хорошо управлялся с футбольным мячом, он был так же хорош в этом, как и сам Кингсли.
– Нет, - сказал он.
– Я не хочу больше играть.
– Потому что ты проиграл?
– спросил Стернс, подбросив ногой мяч в воздух и поймав его одной рукой.
Каждое движение, которое он делал, казалось, предназначено для того, чтобы ослепить своей абсолютной непринужденностью. Кинг мог творить волшебство на футбольном поле, но он должен был пахать как проклятый за каждое очко. Стернс же едва вспотел.
– Потому что нет смысла. Ты будешь играть, как тебе нравится и выигрывать независимо от того, что я делаю.