Принц
Шрифт:
– Ты тоже была двадцатилетней девственницей. Ты сказала, что до тех пор Сорен не…
– Во-первых, я никогда не была девственницей. Наличие неповрежденной девственной плевы не делает меня девственницей. Отправься в мусульманскую страну. Там девицы предлагают своим парням задницы, чтобы как подобает совершить процесс дефлорации в первую брачную ночь. Девственная плева не равняется девственности.
– Прекрасно. Но все-таки…
– Но ничего. А задница всё. Сорен начал обучать меня для себя в день, когда мне исполнилось восемнадцать лет. Нет. Стоп. Забудь. Он начал мое обучение в тот день, когда мы встретились. Он научил меня
– Нора, что ты говоришь?
– Я говорю, что в последний раз, когда у меня был секс с девственником, он оказался связанным по рукам и ногам с ожогами от восковой свечи. Я говорю, что я могла бы сломать тебя, как Сорен сломал меня. Но, может так случиться, что ты не будешь любить меня за это на следующее утро. И если я разрушу тебя, я не знаю, как собрать тебя заново.
– Нора, до тебя так и не дошло, правда?
– Уэсли обхватил ладонями ее лицо и улыбнулся.
– Не дошло что?
– То, что мне известно, что быть с тобой большой риск. И то, что ты этого стоишь.
Руки Норы сжались также сильно, как и ее сердце.
– Я знаю, как завязывать такие узлы, что моряки, которые провели половину своей жизни в море, никогда даже не слышали о них. Я могу взламывать замки, которые озадачили бы половину воров-домушников в Нью-Йорке. Я могу разрезать блокнотик с липучими листочками пополам кончиком кнута. Я могу заставить любого в мире мужчину-извращенца упасть на колени, целовать мои ноги и признаться мне в своих темных грехах просто для удовольствия от того, что я накажу его за них. Но, Уесли, я не знаю, как быть с кем-то, таким как ты: милым, добрым, ванильным девственником. Это ставит меня в тупик. Прошло пятнадцать месяцев с последнего раза, когда мы пытались, и я до сих пор не поняла как.
Уесли выдохнул так шумно, что его дыхание потрепало гриву Бегущей Красотки. Лошадь дернула головой в легком раздражении.
– Знаешь, если ты хочешь понять, как быть со мной может быть, ты могла бы просто спросить меня?
Нора открыла было рот, но помолчала и закрыла его.
– Вот, честно, никогда не приходило в голову.
Уесли рассмеялся и Нора тоже. И она чуть не заплакала от абсолютного облегчения, услышав, как они вдвоем смеются.
– Ладно, ванилька.
– Нора положила руку поверх руки Уесли. Шерсть Бегущей Красотки топорщилась под их переплетенными пальцами.
– Так скажи мне, как быть с тобой.
– Не так уж трудно объяснить. Ты знаешь, как мы были вместе у тебя дома? Как мы тусовались и смотрели фильмы, разговаривали и ужинали вместе и все такое?
– Я помню. Я помню, словно это было вчера.
Ее рука скользнула с его запястья на его лицо.
– Мне нужно, чтобы все было точно так же, за исключением, разве что…
– Разве что?
– Разве что у нас не будет отдельных спален, мы будем спать вместе. Можешь это сделать?
Нора провела рукой по его длинным волосам.
– Я могу попробовать.
Уесли начал наклоняться вперед, чтобы поцеловать ее, но по конюшне разнесся громкий звук щелканья пальцев, заставив их отскочить друг от друга.
– Давай, Джон Уесли. Мы опоздаем.
Нора видела, как отец Уесли свирепо смотрит на нее через дверь стойла. Он одарил Уесли мрачным взглядом прежде, чем уйти.
– Сейчас же, Дж.У., - крикнул он.
– Ты можешь пойти со мной, - сказал Уесли.
– Куда мы идем?
– Нужно кое с кем встретиться насчет лошадиных бегов.
Нора остановилась на выходе из стойла.
– Пожалуйста, скажи мне, ты сказал это не в буквальном смысле.
Глава 13
Север
Прошлое
Кингсли вошел в сад рядом с часовней. Пока он бродил по мощенной тропинке среди цветов, его окружали кусты роз, горящие красным цветом. Сад был гордостью отца Генри. Чтобы сохранить цветы живыми в таком негостеприимном климате, требовалась постоянная работа и уход. Каждую свободную минуту, что выпадала отцу Генри, его можно было найти в саду.
– Мой сад-это моя Гефсимания*(Гефсимания — местность у подножия западного склона Елеонской горы, в долине Кедрон, восточнее Старого города Иерусалима, в Израиле. Гефсиманский сад традиционно почитается, как место моления Иисуса Христа в ночь ареста: согласно Новому Завету, Иисус и его ученики регулярно посещали это место — что и позволило Иуде найти Иисуса в эту ночь.),- шутилотец Генри, и Кинг всегда улыбался. Он не понимал шутку, если это, на самом деле, была не шутка.
Кингсли пришел сюда, чтобы убежать от мальчишек из его комнаты в общежитии.
Приход лета ознаменовал окончание учебного года. Атмосфера неистовства была слишком даже для Кингсли. Другие ученики не могли дождаться, когда родители заберут их из ссылки и вернут в мир девушек и фильмов, и возможности спать, сколько душе угодно. Это все будет в той же мере доступно и Кингсли через два дня, когда за ним приедут его бабушка и дедушка. Но в отличие от других мальчишек в школе, он не мог ликовать по этому поводу.
Стернс уничтожил его. Уничтожил все. Летнее возвращение к цивилизации не радовало. Три месяца он будет без Стернса, даже без мимолетного взгляда на него. Кингсли уже предвкушал мучения этого времени, проведенного порознь. Каждый луч желтого солнечного света будет напоминать ему о волосах Стернса. Каждый раз, глядя в чистое серое вечернее небо, он будет видеть в нем глаза Стернса. Каждый раз, касаясь себя, Кингсли будет представлять руки Стернса на своем теле, вместо своих собственных. Не то, чтобы Стернс когда-нибудь прикасался к нему так, только в мечтах Кингсли. Но с того дня, в общежитии, когда Стернс скрутил его на кровати, все изменилось между ними.
Они практически перестали разговаривать. Но по какой-то причине, Кингсли чувствовал себя даже ближе к нему. Всякий раз, когда он находил Стернса, сидящим в одиночестве за чтением или письмом, он брал свое домашнее задание и садился на пол возле кресла Стернса. Почему пол, а не диван, стол, другое кресло, Кингсли не знал. Но всякий раз, когда он вспоминал о подушечке пальца Стернса, ласкающей место на запястье, где бился его пульс, Кингу хотелось опуститься на колени, сесть у ног Стернса и остаться там навсегда.