Принц
Шрифт:
– Даю слово. А теперь скажи... кто же тот призрак, который привел тебя сюда после стольких лет?
– Хотел бы я знать, mon fr`ere. Mon p`ere.
– Кингсли подмигнул Кристиану.
– Ты помнишь фотографии, на которых были запечатлены все мы?
Кристиан нахмурился, его глаза расширились от воспоминаний.
– Да, конечно. Мне же подарили камеру на Рождество. Думал, что проведу всю свою жизнь, делая обложки для National Geographic.
– С животными, конечно же. Не женщинами-аборигенами?
Кингсли удивленно приподнял бровь и Кристиан слегка покраснел.
– Я бы
– Ты сделал один снимок со мной и отцом Стернсом. После уроков. Я помогал ему проверять контрольные работы его учеников по французскому.
– Я не помню подробностей. Мы были в библиотеке?
– В часовне.
Кингсли помнил каждую деталь того дня. Он и Сорен подрались в эрмитаже. Сильно подрались, как они имели обыкновение делать. Юный Кинг был бурным, страстным, и по больше части отчаянным с Сореном, так, он получал от него больше ласки. Сорен, тогда, как и сейчас, был холоден, спокоен, рассудителен... а его безмятежное выражение лица приводило Кинга в еще большую ярость. Кингсли подстрекал Сорена, отчаянно нуждаясь в любой реакции от него. Наконец, он получил ее. Сорен бросил его на койку и привязал его запястья к металлической раме. В течение получаса, он трахал его в полной тишине и без всякой пощады, одной рукой зажимая рот Кингсли, чтобы заглушить его стоны, и другой рукой обхватывая шею, чтобы удержать его на месте. После секса, ноги Кингсли тряслись от подавляющей силы оргазма, что Сорен выжал из его тела.
Они вернулись в школу и занялись делами, как обычно, Кингсли был снова умиротворен. В пассивном блаженстве он сидел у ног Сорена, пока они тихо просматривали стопку домашних работ по французскому, обводя ошибки и внося исправления. На полу рядом с креслом Сорена, помогая ему с работой, Кингсли чувствовал себя даже ближе к Сорену чем, когда они познавали плотские радости их романа. Так было до его встречи с Джульеттой.
– Часовня. Да. Я вспомнил. Я боялся вам помешать. Вы говорили по-французски друг с другом. Немного. Вы, казались, спокойными, погруженными в работу. Я надеялся сделать фото, чтобы никто из вас не заметил.
– Мы заметили. Но не подали виду.
Кристиан допил чай и наполнил следующую чашку.
– Значит, мое фото вас двоих... и что с того?
– Кто-то прислал мне его по почте. Оригинал.
– Кто?
Кингсли покачал головой.
– Вот это действительно вопрос.
– Какие-нибудь идеи на этот счет?
– Ни одной. Оно было отправлено анонимно. В качестве угрозы или предупреждения... или, возможно, банальной провокации.
– Угрозы? Разве секрет, что ты и отец Стернс были вместе в школе?
Кингсли снова что-то услышал в голосе Кристиана. Тот что-то знал. Возможно, он даже не догадывался о своих знаниях. Но Кингсли выяснит это.
– Не секрет, что мы вместе учились в школе. Non. – Кингсли ждал и позволил тишине между ними, заполнить комнату, словно прибывающей водой.
– Твоя сестра...
– начал Кристиан и остановился.
Кинг ничего не ответил. Он видел сотни людей, близких к тому, чтобы сорваться, и знал это выражение в их глазах. В этот момент Кристиан стоял, балансируя на краю скалы, скалы вроде той, что убила Мари-Лауру. Не нужно сейчас ничего не делать, надо просто позволить ему упасть.
– Ты и Стернс…
– Что насчет нас?
Кристиан уставился на свои сцепленные руки.
– Она пришла ко мне однажды... в слезах. Она сказала, что думала, будто Стернс, что ее муж был влюблен в кого-то другого. Она сказала, что он никогда не…
– Притрагивался к ней.
Кристиан встретился глазами с Кингсли.
– Я не поверил ей. Кроме священников и нас здесь никого не было. Она была единственной девушкой на много миль вокруг. И даже если бы было иначе, разве можно влюбиться в кого-нибудь больше, чем в нее?
– Он мог, - сказал Кингсли, не сумев сдержать оттенок гордости в голосе.
Он, возможно, уже потерял первенство своей любви для Сорена в сравнении с чувствами к его Малышке, но когда-то именно Кингсли был победителем.
– Он любил тебя.
– Кристиан сказал эти три слова так, словно обнаружил Святой Грааль.
– Всю свою жизнь я задавался вопросом… смерть Мари-Лауры - это как рана, что не зажила. Почему она умерла. Что заставило ее... ты и Стернс. Я подозревал, но никогда не верил.
– Что ты подозревал?
Качая головой, Кристиан оглядел комнату, словно никогда не видел ее прежде.
– Свадьба. Я наблюдал за вами тремя. Мари-Лаура не могла перестать пялиться на него. Конечно. Она была невестой. Но ты не смотрел на нее, на твою собственную сестру, которая выходит замуж. Ты смотрел на него. И он...
– И он смотрел на меня.
– Господи Боже…, - его старинный друг поставил чашку чая обратно на стол и уставился на него. Он пробежал пальцами сквозь волосы, или то, что от них осталось и потер свое лицо. Его руки повисли по бокам, и он выпрямился.
– Перед окончанием школы… перед летними каникулами... тебя отнесли в лазарет. Ты…
– Non. Это не так. Это не было... мне сложно объяснить.
– У тебя было так много подружек.
Кингсли встал и подошел к Кристиану.
– У меня до сих пор их много. Как там в том стихе? “Нет ни еврея, ни грека, нет ни раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского ибо все вы одно в постели Кингсли”?
Он потрепал Кристиана по щеке в снисходительной манере. Его друг вздрогнул, поймал себя на том, что вздрогнул, а затем рассмеялся.
– Это должно быть какой-то перевод “К Галатам”* (Прим. Послание к Галатам — книга Нового Завета, написанная апостолом Павлом и адресованная христианской общине Галатии), который мне не знаком.
– Это мой личный перевод. С тобой все в порядке, Кристиан? Выглядишь немного бледным.
– Я справлюсь. Может быть. Я пытаюсь, уложить в голове все это... хотя, некоторые вещи обрели смысл. Стернс всегда был таким отчужденным.
– Просто так получилось... мы были всем друг для друга. В эту школу, кроме медсестры, не ступала ногой ни одна женщина.
– Медсестра Джен, в возрасте девяноста лет и весом в сто девять килограммов.
– Exactement. Точно.
– И твоя сестра, - напомнил ему Кристиан.