Принцесса Анита и ее возлюбленный
Шрифт:
— Никита, тебе правда хорошо?
Вопрос для школьницы, обслужившей богатого дядю, но Никита ответил серьезно:
— Лучше не бывает. Почему спросила?
— Наверное, пора собираться, а так не хочется вставать.
— Оставайся, кто тебя гонит. Позвони мужу, соври чего-нибудь.
— Можно я покурю?
Гибким движением Никита дотянулся до стола, подал сигареты, пепельницу поставил на свой голый живот. Щелкнул зажигалкой.
— Никитушка, может быть, пора сказать, зачем я тебе понадобилась? Не для этого же?
Вместо ответа, он достал со стола бутылку, сел поудобнее, отпил из горлышка.
—
Он напоил ее, как ребенка, придерживая бутылку руками: ей было страшно приятно. Оранжевый блеск его глаз завораживал. Она была готова ко всему.
— Говори, не тяни, что бы ни случилось, постараюсь помочь.
— Спасибо. — Никита был явно тронут, но еще в чем-то сомневался. Женщина прижалась к нему, коснулась губами шрама на предплечье:
— Не бойся меня, я твой друг.
— Желудев Станислав Ильич… Знаешь такого?
— Как и все. Не близко. Тебе что-то нужно от него?
— Он забрал у меня кое-что, надо вернуть.
Елена Павловна чуть отвернула голову, чтобы он не заметил иронии в ее улыбке:
— Прости, милый, кажется, ты не совсем понимаешь, о ком говоришь. Желудев не из тех, кто возвращает долги. Многие пытались востребовать, да ничего не вышло. Даже государство против него бессильно, и знаешь почему? Желудев и ему подобные обустроили страну для собственного потребления, а вовсе не для того, чтобы с кем-то делиться. Прости, Никита, то, что ты сказал, просто смешно. Ты оторвался от жизни, дорогой. Да и что он мог у тебя взять? Лишнюю пару трусов? Вы же нигде не соприкасаетесь.
Прозвучавшая в ее голосе насмешка не задела Никиту. Он был готов к долгому разговору.
— Леночка, ты обещала помочь.
— Я не отказываюсь, если речь идет о реальных вещах. Но я же не волшебница. — Не сдержалась, сдавленно хихикнула, Никита будто не заметил.
— Для меня это важно. Важнее всего на свете, — сказал он.
Елену Павловну осенило:
— Женщина! Не поделили женщину? Милый, но как это могло случиться? Где ты и где он.
— У нас общая невеста, — скромно сообщил Никита. — Случайное совпадение.
— Общая невеста? У тебя есть невеста?
— Была… Теперь она у него, у Желудя. Он ее где-то прячет.
Елена Павловна затушила сигарету в пепельнице у него на животе, взяла у него из рук бутылку и сделала несколько мелких глотков. Ей стало так грустно, будто услышала известие о смерти близкого человека. Проблема, разумеется, не в невесте, которая, скорее всего, возникла в его больном воображении. По всей видимости, у ее прекрасного возлюбленного от множества потрясений повредился рассудок, хотя внешне это никак не проявлялось. Зловещее знамение времени. По роду своей деятельности Елена Павловна все чаще сталкивалась с людьми, и, как правило, именно молодыми мужчинами, которые вели себя совершенно нормально, адекватно реагировали на ситуацию, но внезапно, точно бес толкал, с серьезным видом совершали поступки, за которые можно было сразу отправлять их в психушку.
— Где он ее прячет? — уточнила осторожно.
— Это нам предстоит узнать, — ответил он спокойно. — Но это не главное.
— А что главное?
— Не смотри на меня так, — попросил Никита. — Я не сошел с ума… Видишь ли, Желудь столько всего натворил, что наверняка наследил. Документы, долговые обязательства, свидетельства
— Вот оно что. — Елена Павловна немного успокоилась: может быть, он не сумасшедший, а всего лишь мечтатель.
— Понимаю, о чем подумала. Нет, Лена, я не собираюсь обращаться в прокуратуру. Но на первом этапе эти сведения мне очень пригодятся.
— На первом этапе?
— Да, на первом. Дальше видно будет. Лена, он убийца маньяк, неужели тебе его жалко?
— Мне его жалко? — будто в забытьи повторила Елена Павловна. — Дай еще сигарету, пожалуйста.
Никита выполнил ее просьбу, проворно щелкнул зажигалкой.
— Кто она, эта девушка?
— Обыкновенная. Графского происхождения. На скрипке играет. Она нездешняя.
— В каком смысле нездешняя? Дурочка, что ли?
— Нет, живет за границей. Под Варшавой у них дом. К нам на гастроли приезжала. Ну, познакомились, приглянулись друг дружке, решили пожениться. Желудь все наши планы разрушил. Но с твоей помощью я с ним управлюсь.
— Никита, ты ничего не сочиняешь? Она действительно графиня?
— Чистокровная. Из первых эмигрантов. Отец тоже граф, известный профессор-историк. Много книг написал. С ним мы, правда, познакомиться не успели. Желудь его замочил. Не сам конечно, людишек нанял. Анита теперь полная сиротка, как и я.
— Ее зовут Анита?
— У нее много имен. В обиходе все обычно называют ее просто принцессой. Она принцесса и есть.
Во все время бредового разговора Елену Павловну тешила мысль, что пока она нужна Никите, пока он рассчитывает на ее помощь, они будут вместе. Он невзначай опустил руку на ее бедро, и ее кинуло в жар. Нет, не похоть ее сжигала, это наваждение. Никита склонился над ней, улыбаясь.
— У тебя опять глаза голодные, душа моя.
Ответила с пересохшим ртом:
— Знаешь, мне кажется, если встану, сразу упаду. Пожалуй, действительно останусь до утра.
— Мудрое решение, — поддержал Никита.
С утренней почтой Станислав Ильич получил странное послание. Секретарша, сортируя корреспонденцию, делила ее на четыре части: срочная, личная, второстепенная и подлежащая выяснению. Самой громоздкой обычно бывала горка второстепенных ерундовских бумаг, состоящая из всевозможных прошений, уведомлений и туфтовых предложений. Какая-нибудь безумная пенсионерка умоляла выслать сто рублей на лекарство, а оборзевший фирмач из «ТОО-Сортир» предлагал выгодную сделку по закупке в Швейцарии тысяч тонн клопиного порошка. Подобной дряни каждое утро скапливалась лавина, учитывая еще то, что добрую половину Зинаида Андреевна отбраковывала самостоятельно. Перед началом рабочего дня Станислав Ильич любил небрежным движением смахнуть все это со стола в мусорную корзину. Послание в голубом конверте лежало в стопке бумаг, подлежащих выяснению. На конверте ни обратного адреса, ни почтового штемпеля, только размашистая надпись фломастером: «Директору «Дулитл-Экспресса». Лично». Станислав Ильич извлек из конверта листок рисовой бумаги, на котором прочитал: «Стасик, скоро тебе хана. Пиши завещание, сволочь». И больше ничего.