Принцесса безумного цирка
Шрифт:
Лена вернулась в «Эйфорию».
— Вы же увольнялись по собственному желанию? — растерянно сказал бухгалтер, глядя на ее заявление о приеме на работу, подписанное, кстати, главой агентства.
— То был крик души! Уволилась не уволилась… Какая разница? Теперь снова буду работать. Или вы возражаете?
— Нет, конечно… тем более если Никита Георгиевич не против… — нервно заерзал на стуле бухгалтер.
Секретарша Галя приняла Лену приветливо и по секрету сообщила ей:
— Даже если бы ты не вернулась, мне все равно пришлось бы тебя разыскивать.
— Извиняться? — уточнила Лена.
— Но,
— А у меня есть сайт? — Брови Лены поползли вверх.
— Помнишь, вы с Ириной пьяные фотографировались? Наши ребята решили подшутить над тобой и… в общем, оформили они тебя как клиентку «Эйфории». Правда, о твоих душевных качествах написали все, что сами думали про тебя. Так что там есть информация и про твою стервозность, и про язвительность. И про высокомерие тоже.
— Странно…
— Что тебя так оценили? — спросила Галя.
— Нет, что на такую характеристику мужчины откликнулись.
— Они посчитали тебя большой оригиналкой и оценили твою прямоту и честность. Правда, открытых предложений о замужестве не было, только предложения о встрече.
— Я постараюсь измениться в общении с людьми, — пообещала Лена, — а сейчас я займусь переводами посланий наших иностранных принцев.
Пока Лена продолжала жить в доме шефа в гостевой комнате, она готовила ему завтрак, обед, ужин. Большую часть работы по дому взял на себя ее помощник Миша, и дела у них шли хорошо. Михаил питался с ними, Никита настоял на том. Лена выполняла всю женскую работу по дому и везде навела зеркальную чистоту. Даже покушалась на второй этаж, где были свалены старые вещи, остатки строительных материалов и прочий хлам, до которого у Никиты не доходили руки уже несколько лет. Когда курс реабилитационных мероприятий дал результат и Никита встал на ноги, хоть и передвигался с помощью костылей, Лена захотела вернуться к себе домой. Вот тут он категорически запротестовал:
— Ты что удумала? Побаловала меня вниманием, заботой, нежностью, вкусной едой, и все? Я только привык, втянулся… Нет, я еще довольно слаб, и мне предстоит длительное лечение. Одним словом, если ты мне друг, то ты меня не бросишь сейчас, на полдороге к выздоровлению.
Лена, скрепя сердце, осталась. А вот Миша, получавший от Никиты полторы тысячи долларов в месяц, заметно приуныл. Он больше был не нужен, чтобы поднимать Никиту с кровати, таскать его на руках в машину и в ванную. А работать в доме с дружелюбным Никитой, излучающим сплошной позитив, ему понравилось, тем более за хорошие деньги.
— Вам в дом не нужен помощник? На любую работу. Что скажете? — спросил он однажды.
— Оставайся, — добродушно согласился Никита, — будешь помогать по хозяйству, а там посмотрим. Мне неудобно перед Леной, эксплуатирую ее по полной программе.
Миша был на седьмом небе от счастья. Никита не собирался переделывать свою машину под ручное, инвалидное, управление и продолжал ездить с ножными педалями, пряча костыли в салоне и жалуясь, что его ногам еще не вернулась былая уверенность. По нескольку часов он проводил в спортивном зале, а потом приезжал в свой офис — просмотреть документы. Лично проводить банкеты и торжества он пока не брался. Теперь у него появился еще один повод для тревоги — это встречи его сотрудниц с потенциальными женихами тет-а-тет. Он учел негативный опыт Лены, случившийся у них в фирме впервые, и предложил, чтобы работницы агентства отправлялись на встречи в сопровождении охранника.
Никита вошел в приемную офиса с букетом роз, опираясь на костыль и трость, и заглянул в кабинет, где сидели Лена и еще одна сотрудница, Олеся. Он положил букет на стол Лены.
— Привет!
— Давно не виделись! — буркнула себе под нос та, потому что ее смущало такое откровенное поведение Никиты на работе. Она уже не раз делала ему замечания, но он не обращал на них внимания. Вот и сейчас Олеся начала глупо хихикать, а затем демонстративно выскочила за дверь. Никита достал из кармана пачку денег и положил перед Леной.
— Это тебе.
— Ты с ума сошел? За что мне такие деньжищи? Убери немедленно!
— Видишь ли, я чувствую себя очень неловко. Ты ведь не была обязана ухаживать за мной. Сколько усилий ты приложила, чтобы поставить меня в вертикальное положение! Я, как могу, хочу отблагодарить тебя.
— Я сделала что-то хорошее в жизни в первый раз, а ты хочешь все опошлить. Убери деньги, я скоро получу зарплату.
— Мне неудобно перед тобой.
— А мне неудобно, что за мой дружеский порыв ты предлагаешь деньги. Убери их немедленно, а то моей ноги не будет у тебя в доме! И так я у тебя питаюсь, сплю, работаю.
— Тогда скажи, что я могу для тебя сделать? — улыбнулся Никита.
— Отстать от меня! Я смотрю, у тебя прогресс, один костыль сменил на трость?
— Меня заключили в жуткий корсет и обязали носить его полгода. Хочешь посмотреть?
— Ты издеваешься надо мной? — отшатнулась от него Лена.
И тут Олеся, вернувшаяся на рабочее место, рассмеялась в голос:
— Лена, да он издевается над тобой! Неужели ты не понимаешь? Шутит!
— Нет, у меня напрочь отсутствует чувство юмора, — заявила Лена и, отвернувшись от Никиты, углубилась в изучение данных, высветившихся на мониторе компьютера.
— Ладно, пойду поработаю, — усмехнулся Никита и вышел, тяжело опираясь на трость.
— Ксюша тебя ненавидит, — перегнувшись через стол, прошептала Олеся. — Она приезжала к нам и устроила скандал. Почему, говорила, какая-то самозванка живет с Никитой в его доме? Причем предварительно она уточнила, есть ли у него шанс встать на ноги. И когда узнала, что он уже ходит, возненавидела тебя еще больше, считая, что ты заняла ее место, — поведала Олеся последние офисные сплетни.
— Я не занимала ничьего места: помогая Никите, я помогала в первую очередь себе.
На столе Лены зазвенел телефон.
— Алло?
— Лена, зайди ко мне в кабинет прямо сейчас, — раздался голос шефа, и тон его голоса ей не понравился.
В кабинете Никиты ее ждала неприятность в лице… мамы Ирины Курковой, Светланы Валентиновны. На даме было широченное черное платье, бледное лицо без макияжа выражало страдание и душевную боль. Лена испугалась, а в голове пронеслась мысль: «Уж не умерла ли Ирина?» Подобное можно было предположить, судя по траурному виду ее матери.