Принцесса и чудовище
Шрифт:
Отбросив распечатанное письмо на пол, Де Грилл разразился потоком брани. В ярости смахнул со стола ворох бумаг, выскочил из-за стола и принялся отплясывать на раскиданных по ковру донесениях лихую пляску.
— Проклятье, — рычал он, — проклятье!
За стеной грянули трубы, запели скрипки, и далекий хор вразнобой затянул песню о воине, что собирался отправиться на войну в далекие края.
Советник, подпрыгнув от ярости, подбежал к дверям кабинета, распахнул их и заорал в темноту коридора:
— Заткнитесь! Чтоб вас всех разорвало! Заткнитесь немедленно!
В ответ донеслись унылые завывания, символизирующие припев древней баллады. Эрмин с силой захлопнул двери кабинета, так что со стен посыпалась побелка. Выхватив из ножен узкий клинок, он обернулся
Завороженно глядя на раскачивающийся эфес обезумевшими глазами, Эрмин медленно втянул пыльный воздух кабинета. Потом медленно выдохнул. Повторил.
Он не спал уже пятеро суток, и даже его силы подходили к концу. То краткое забытье — на полчаса, не больше, — что он позволял себе в полночь, никак не могло заменить настоящий сон. Все тело ломило, глаза закрывались, Эрмин, ставший раздражительным и несдержанным, засыпал на ходу. Но он не мог позволить себе заснуть. Только не сейчас, когда вся столица гуляла уже неделю, отмечая королевскую свадьбу.
Когда замок погрузился в свадебный пир, который никак не желал кончаться, весь груз дел и забот лег на плечи Эрмина Де Грилла, единственного советника короля, у которого не было ни праздников, ни выходных. Заговор пустил свои корни так глубоко, что порой Эрмину казалось — он никогда не выкорчует измену окончательно. На мелких сошек — исполнителей он махнул рукой на следующий день после свадьбы. Но Совет Лордов, приближенные герцога Сеговара, знать королевства… Эрмин творил чудеса за письменным столом, пытаясь разобраться во всех доносах, что посыпались на него, когда заговор провалился. Всякий, хоть одним коготком причастный к предательству, стремился обелить свое имя, напропалую сдавая тех, кто вовлек несчастного страдальца в преступные сети измены. И Де Грилл, арестовавший главарей, порой толком не знавших, что именно они хотели, отчаянно пытался разобраться в происходящем.
Все, имеющие отношение к заговору, должны быть арестованы — в этом советник видел свою главную задачу. Он просто не мог оставить на свободе никого из них, только не сейчас, когда в королевстве идет один громадный пир. В этом шумном празднестве измена могла легко скрыться, чтобы потом, оправившись от удара, вновь поднять голову. Эрмин не мог этого допустить и потому старался отделить зерна истины от плевел лжи: его агенты прочесывали город частым гребнем, проверенные соглядатаи следили за подозреваемыми. А обновленная стража расследовала таинственные исчезновения знатных лиц, у которых внезапно появились срочные дела в имениях, что находились очень далеко от столицы. И вся информация стекалась к нему, к Де Гриллу, который был вынужден принимать решения, шлепая королевской печатью направо и налево по десять раз на дню. Потому как Его Величество в настоящее время, вместо того чтобы корчевать гидру измены, наслаждался ролью новобрачного и проводил дни и ночи со своей королевой. Эрмин обещал ему, своему другу, позаботиться обо всем. И он делал все, что мог, но ему просто не хватало ни сил, ни времени.
Самым ужасным было то, что едва ли не половина информации было заведомой ложью. Многие доносчики, пользуясь удобным случаем, пытались свести счеты с нелюбимыми родственниками, неудобными соседями, бывшими любовниками и любовницами… Эрмин тонул в доносах, как тонут в море. И открывая новое письмо, он не мог сказать заранее — правда или ложь скрывается на его страницах. Верный ли поданный его написал, открывая новые бездны заговора, или это хитрый племянничек решил извести дядюшку. От безграмотных доносов советника уже тошнило. Но хуже всего были письма от искренних патриотов, которым заговор мерещился в каждом продавце зелени, не вывесившем на своей лавке королевский штандарт и тем, несомненно, поправшем основы монаршей власти.
Немного успокоившись, Эрмин выдернул клинок из паркета и осторожно вложил в ножны. Стараясь сохранять спокойствие и отрешиться от доносящихся из-за стены пьяных воплей, он медленно подошел к столу. Ступал по ковру осторожно, мягко, словно сомневаясь в собственных силах.
Нагнувшись,
Письмо от Дариона, нынешнего главного королевского мага, застало Эрмина врасплох и переполнило чашу терпения. Именно из-за этого письма он и сорвался. И было с чего — новости оказались совершенно отвратительными.
Дарион вновь задерживался. Он должен был прибыть еще неделю назад и привести с собой хоть несколько новых магов, из которых потом сформировал бы новый Совет. Но Дар так и не появился. Он писал, что на его пути, словно по волшебству, появлялось то одно, то другое препятствие. То дорогу размыло, то искомый кандидат спрятался в самую чащобу леса, где его искать нужно было не меньше недели. А то деревенский маг, давший обещание явится ко двору, вдруг отказывался от своих слов, и Дар вынужден был прокладывать новый маршрут до соседнего города, где жил другой кудесник, подходящий на роль королевского мага. Все это страшно сердило и самого юного мага, не предполагавшего, что обязанности главы Совета и необходимость уговаривать других магов окажутся сложнее, чем самые запутанные заклинания. В нынешнее время Дар находился в Венте. Двое магов, что путешествовали вместе с ним, оказались довольно медлительными, впрочем, как все старики. Отчаявшийся найти новые кандидатуры, Дар писал, что оставляет их здесь, пусть добираются до столицы с той скоростью, на которую способны. А сам он собирался выехать налегке в Рив немедленно.
Судя по письму, доставленному птицей, выходило, что маг уже в пути и через два-три дня прибудет в столицу. Если, конечно, его опять что-нибудь не задержит.
Эта неопределенность и сердила Эрмина. Маг был необходим ему как воздух. Сам он не мог разорваться на несколько частей, чтобы уследить за всем сразу. Он и так уже совершил чудо, контролируя арест заговорщиков в одиночку, следя за каждым ходом операции и лично, и с помощью своего дара. Он сделал, что мог, — и достаточно удачно, но сейчас маг ему был необходим еще больше, чем раньше. Он мог начать совершать ошибки. Ему нужно было чудо — или хорошее заклинание, — чтобы разгрести эту кучу дел. Да просто угроза явиться на допрос к магу сняла бы полсотни проблем зараз! Один взгляд Дариона на заговорщика напугал бы того больше, чем все костры и колья дознавателей сразу. А что уж говорить о самом советнике — ему просто необходимо было выспаться, оставить все дела надежному человеку хотя бы на полдня, такому человеку, который видел бы насквозь всех этих прихвостней и не соблазнился бы возможностью вставить лишнее имя в приказ о новых арестах. Дарион… Дарион был нужен как воздух. Лучших кандидатур на роль поверенного в делах у Эрмина не было.
Конечно, оставался еще Сигмон Ла Тойя. Но Де Грилл, хорошенько поразмыслив, решил не привлекать его к работе. Во-первых, это был не его профиль. Когда нужно уложить полсотни упырей или разнести ползамка — да, тут парня лучше, чем Сигмон, не найти. Но для тонкой работы с людьми Ла Тойя не годился. Он терпеть не мог ни бумаги, ни доносы, ни дознания. Предпочитал решать проблемы клинком. Тут он скорее бы наломал дров, чем помог. И во-вторых… сейчас он был не в лучшей форме. Де Грилл прекрасно понимал, в чем тут дело, — только слепой не заметил бы, как новоявленный граф смотрел на юную королеву. И сейчас лучше его не трогать. Не будить в нем зверя, который, несмотря на все уверения Сигмона, вовсе не казался Эрмину ручным и до конца усмиренным. Поэтому Де Грилл и не тревожил своего любимца. Нет, вовсе не из жалости к нему, бедному-несчастному, а потому, что Сигмон, пребывая в подобном настроении, мог совершить глупость. Заварить такую кашу, что потом всем Советом королевских магов не расхлебаешь. Поэтому-то Де Грилл и не спешил звать Ла Тойя во дворец. Пусть пока отдохнет, перебесится, пообщается с дружком-полуэльфом. Который тоже едва на ногах держится, денно и нощно опекая новую королеву, не позволяя ей захлебнуться в мутных волнах, оставшихся от заговора. Многие ведь бросились сразу к ней — покаяться, повиниться, заручиться прощением и поддержкой… А то и нашептать на ухо о злодеяниях соседей. Или друзей. Или дядюшек, будь они трижды прокляты со своим наследством.