Принцесса с дурной репутацией
Шрифт:
— Я так недостойна? Вот теперь я ощущаю себя действительно полным ничтожеством, раз даже единственная подруга что-то от меня скрывает.
Может, кто-то неразговорчивый и выдержал бы такую пытку и промолчал. А я — увольте, тем более что Оливия в пылу своего бешенства назвала меня единственной подругой.
— Хорошо, я все расскажу, честно, без утайки, — сказала я. — Но сначала я вылезу из-под всех этих одеял, иначе у меня испекутся мозги. Я погашу камин и открою окно — дышать нечем.
Оливия молча следила за моими действиями, но обида с ее лица не сходила. И это было ужасно. Никогда бы не подумала, что эта лысая мерзавка будет вызывать у меня такие муки совести. Я вообще не подозревала,
Я села на кушетку у окна, с наслаждением вдыхая прохладный, как мятный леденец, осенний воздух. Собралась с мыслями и:
— Все началось еще тогда, когда в пансионе Святого Сердца меня заперли в карцер… Там я впервые встретила мессера Софуса…
Оливия слушала мой рассказ поначалу недоверчиво. Потом обида с ее лица исчезла, глаза загорелись, и вся она стала похожа на охотничью собаку, только что взявшую след. Идею многовариантности вселенных, парадокс времени, существование иных цивилизаций она поняла и осознала так же легко, как и утверждение, что вода — мокрая. Кстати, неудачное сравнение — вода имеет три агрегатных состояния, ой, ладно, а то и я запутаюсь.
Я выложила ей все. Вплоть до слов о том, что, возможно, нашу Планету кто-то собирается купить.
— Надо найти эту девицу в розовом, — загорелась Оливия. — И прижать к стенке — пусть сознается, на кого работает. Черная дыра — это все нелепые отмазки. Наверняка в самой глубине этой дыры сидит какой-нибудь мерзкий вселенский мультимиллионер и потирает грязные ручонки. Дрын ему в зад, а не Планету!
— Согласна, — сказала я. — Ставлю сто против ста, что она появится в поместье во время визита теодитора. Суета, суматоха, никто никого не узнает… Она найдет Себастьяно и заберет у него свою туфельку.
— И сделает Себастьяно своим рабом!
— А вот дрын ей, а не Себастьяно! Принципиально! Не позволю, чтоб простого парня с нашей Планеты окрутила какая-то межгалактическая фря!
Часы на каминной полке возвестили, что пришла полночь, а значит, наступил день приезда Его Высокоблагочестия.
— Экселенса, тебе надо поспать, завтра, то есть уже сегодня — нелегкий день. Давай пока отложим в сторону всякие космические проблемы и вернем свои мозги в замок Монтессори. Кстати, ведь завтра и его светлость приезжает. Так что, экселенса, давай я провожу тебя до твоих покоев, ты пообещаешь мне, что ляжешь спать, а не примешься немедленно искать вторженку по всему замку.
— Пф! Проводит она меня! Сама докостыляю!
— И точно ляжешь спать?
— Чтоб мне выйти замуж за Юлиана Северянина!
— Верю слову благородной герцогини.
Она встала, подхватила свои костыли и заковыляла к двери. На пороге она обернулась:
— Спасибо, Люци.
— За что?
— А ты догадайся.
Дверь за ней захлопнулась. Я догадалась, и от этого даже немножко захотелось поплакать. Но я решила не тратить время на слезы, а отоспаться. Мне снилось, что наши с Оливией атомы объединились и стали основой какой-то очень, очень далекой галактики…
Проснулась я ни свет ни заря. Нет, я с удовольствием повалялась бы в постели еще пару-тройку часов, но в дверь моей комнаты упрямо стучали.
— Иду, — простонала я.
В комнату ворвалась служанка и принялась трещать, так что ушам становилось больно:
— Вставайте, сударыня! Великий день настал, все уже готовятся, все собираются, одна вы дрыхнете, как суслик в шпинате! Умывайтесь, одевайтесь — вот для вас парадное платье, и чулки, и туфли, и геннин с вуалью, и немедленно ступайте готовить ее светлость к визиту высокого гостя!
— Она уже наверняка сама приготовилась. Она у нас герцогиня быстрого приготовления.
— К ней стучались, но она кричит, что только своей компаньонке
— Все, все, уже иду. Геннин я после приколю.
— Я пока приберусь в вашей комнате. Вдруг высокий гость захочет осмотреть все комнаты в замке!
Наивная…
Оливия впустила меня в свои покои, находясь в самом лучезарном настроении.
— Ты сияешь, как новая монета номиналом в двести флоринов, — сказала я ей.
— А че б мне не сиять-то? — язвительно ухмыльнулась она. — Приезжает возлюбленный папаша, везет с собой всякую почтенную публику — праздник к нам приходит! И ради этого я впервые за много лет надену самое настоящее платье и даже геннин.
— Вы будете украшением торжества, экселенса.
— Да, и тебе тоже придется, не надейся увильнуть. Главное — обращай внимание на публику в розовом. И за Себастьяно следи. Он со своей туфлей неразлучен, мало ли что она ему прикажет вытворить…
Облачать в торжественный наряд Оливию было крайне сложно, тем более что обе мы понимали, насколько глупо выглядит эта показная торжественность. Уж в чем в чем, а в ненависти ко всяким регламентам, правилам и распорядкам мы были с нею едины как никогда.
В платье с кринолином и пышными рукавами, затянутая в корсет, чулки и туфли, Оливия выглядела чудовищно. Собственно, я была не лучше. Торжественные платья были неимоверно неудобными, тяжелыми и колючими из-за обилия парчи, бисера и подвесок из драгоценных камней. При каждом шаге они гремели, как жестяные ведра, в них невозможно было сидеть и уж тем более — справить нужду. Когда даме в торжественном кринолине приспичивало так, что беда, ее эвакуировали с мест торжества в особую комнату, где юркая служанка подныривала под подол с горшком. Полагаю, фасон этих платьев был разработан в аду. Как и фасон головного убора, кстати. Я уже объясняла ранее, что такое геннин. К волосам он крепился при помощи полусотни заколок и зажимов. К нашим лысым головам его можно было или приклеить, или прибить гвоздями, чтоб уж навсегда. Однако на то мы и Оливия Монтессори, и Люция Веронезе, чтоб не склоняться под ударами судьбы. Щипцами для бровей я провертела в каждом из геннинов по паре дырок и привязала к ним широкие ленты. Нахлобучив проклятые конуса на голову, мы завязали ленты под подбородком, и геннины держались как влитые. Главное — за дверные косяки ими не задевать.
— Мы похожи на два фрегата с маяками на грот-мачтах, — сказала я.
— Слышь, грот-мачта, — шмыгнула носом Оливия, — а костыли мне к чему крепить — к ватерлинии?
— На сегодня твоими костылями буду я. Я уже продумала особую систему поддержки. И возрадуйся — наши мучения в этих жестяных гробах продлятся недолго, только на время торжественной встречи.
Громыхая старинной парчой и звякая бриллиантовыми подвесками, герцогиня Оливия Монтессори с компаньонкой в кильватере вышла во двор замка. Все благородное население Кастелло ди ла Перла уже было тут, разделенное на две половины широкой ковровой дорожкой от въездных ворот до парадных дверей замка. Фигаро, благородный как никогда, указал Оливии (значит, и мне) место, где она должна стоять, быть представленной гостю и совершить положенный поклон. Фигаро, да благословит Исцелитель его добрую душу, расположил нас в приятной тени, снабженной легким сквознячком, тогда как всем остальным дамам и господам пришлось терпеть довольно жгучие лучи осеннего солнца. Мы с Оливией сверху вниз смотрели на озеро качающихся геннинов и без устали работающих вееров и просто наслаждались моментом. Через несколько минут все услышали скрежет цепей подъемного моста. Еще две минуты — и отворились тяжелые, окованные полосным железом ворота замка. В воротах показался всадник на взмыленной лошади: