Принцессы тоже плачут
Шрифт:
— Я готова на любые жертвы, лишь бы услышать от Вас хорошие новости.
— Он предложил мне свою руку и сердце!
— Александр Николаевич?! Когда?
— Только что! Он встал на одно колено и попросил моей руки. Точь-в-точь, как вы рассказывали мне о своем разговоре с князем Андреем.
— Это же чудесно! — воскликнула Наташа, переводя дух. Последние слова Александра все еще крутились у нее в голове и тревожили Наташу своей двусмысленностью.
— Я так счастлива! Хотя уже не верила в то, что это возможно. — Мария грустно улыбнулась. — В какой-то миг мне даже начало казаться, что наша затея с письмами провалилась. Цесаревич писал такие страстные послания своей таинственной незнакомке, но оставался холоден ко мне. И я подумала, что он писал не мне.
— Кому еще он мог писать? — Наташа изобразила на лице степень крайнего недоумения.
— Я подозревала госпожу Нарышкину.
— Кто Вам мог такое сказать! — теперь уже искренне возмутилась Наташа.
— Мне и не надо было об этом говорить, я видела неоднократно все те знаки внимания, которые она оказывала наследнику.
— Но Александр Николаевич не разделяет ее чувств!
— Пусть так, — кивнула головой принцесса. — Но это теперь уже все равно. Имеет значение только то, что он попросил моей руки, и я готова дать ему все. Мне ведь ничего не надо, только чтобы он был счастлив так же, как и я…
А в это время Александр имел объяснение с императрицей. Александра Федоровна была застигнута им за составлением писем кузену и своей любимой племяннице Августе. Она объясняла, что неопределенность нынешнего положения приглашенной ко двору принцессы Дармштадтской вызвана явными колебаниями наследника в правильности сделанного выбора. И выражала твердую уверенность в том, что это хороший признак, за которым может последовать перемена в настроении цесаревича. И возможно, племяннице следует быть наготове…
— Что-то случилось, мой мальчик? — ласково спросила императрица, глядя на Александра, переминавшегося с ноги на ногу в дверях кабинета. — Проходи, расскажи, как прошло заседание Государственного совета.
— Все было замечательно, Ваше величество, — сказал Александр, проходя ближе.
— Тогда почему ты так официален со мной?
— У меня, и для Вас есть радостная новость, но она официальная, — Александр собрался с духом и быстро сказал. — Я предложил принцессе Марии руку и сердце. И она ответила мне согласием.
— И вы называете это радостной новостью? — императрица решительно отодвинула от себя письма и встала из-за стола.
— А что может быть радостнее, чем решение двоих любящих сердец соединить свои судьбы?
— Вот именно — любящих! — воскликнула государыня.
— Я прошу вас, матушка, не перечьте больше этому браку!
— Я не понимаю вас, Александр! Не далее, как сегодня утром Вы просили отослать Марию домой, и вот, пожалуйста, вечером делаете ей предложение. Саша, милый, объясни, почему ты так поспешно изменил свое решение?
— Вы находите неразумным с моей стороны просить такую девушку, как принцесса Дармштадская, стать моей супругой? Она же кротка и невинна, как овечка.
— Это заблудшая овца, Александр! Или по крайней мере рожденная от другой заблудшей овцы!
— Маман! Вы, кажется, желаете оскорбить невесту наследника престола?!
— Саша! Я знаю — принцесса любит тебя. Это очевидно. Но ты не должен вступать с ней в брак, если не уверен в своих чувствах…
— Довольно, — прервал мать Александр. — Решение принято и более оно не будет изменено. К тому же, я уже сообщил о своем решении императору, и он благословил меня!..
Глава 4
«Свет мой, зеркальце, скажи…»
— Ваше высочество, позволите посетить вас? — елейным голоском проворковала Нарышкина, заглядывая в дверь покоев принцессы Марии.
— Ви есть ходить свободна, не есть бояться, — вежливо ответила та.
Мария ждала Наташу, но прогнать Нарышкину не смела, хотя и догадывалась, что Екатерина пожаловала к ней неспроста. Мария Нарышкину не любила — и потому, что ревновала ее к Александру (ей ли не знать о роли фавориток в жизни царственных особ!), и потому, что, подозревая в княжне соглядатая, не" могла освободиться от ее назойливого общества.
— Вам не стоит утруждать себя сложностями русского произношения, — широко улыбнулась Нарышкина. — Для наших придворных язык беседы французский.
— Ви стеснять мой русски? — нахмурилась Мария.
— Ни в коем случае! — закивала Нарышкина. — Напротив, я лишь хочу облегчить наш разговор.
— И что же вы намерены мне сообщить? — уступила принцесса.
— Во-первых, я хотела поздравить Вас со скорой свадьбой, — присела с поклоном Нарышкина. — А, во-вторых, предложить свои услуги в качестве модистки.
— Что это значит, сударыня?
— Теперь, когда Вы официально объявлены невестой наследника, Вам надлежит еще более сблизиться с Вашими будущими подданными. Но честно говоря. Ваш стиль для Санкт-Петербурга несколько устарел.
— Я кажусь вам старомодной?
— Нет-нет, скорее, слишком сдержанной. На дворе XIX век, и жизнь меняется стремительно. А уж мода и то быстрее!
— И что же мне, по-вашему, делать?
— А вот что! — Нарышкина, как по волшебству, извлекла откуда-то из-за спины несколько французских модных журналов. И хотя, судя по номерам и датам на обложках, они были еще весьма свежими, их внешний вид явно говорил о том, что журналы, мягко говоря, залистали.
— Возьмите, возьмите, — настаивала Нарышкина, видя, что принцесса смотрит на журналы с любопытством, но взять их в руки явно не решается. — Оставьте свои лютеранские сомнения вашему духовнику! Вы в России, и должны научиться быть первой дамой нашего государства. Вы должны быть самой модной, самой смелой и самой красивой. А я с удовольствием исполню для вас роль Вергилия в мире современной моды.
— Хорошо, — после некоторого раздумья согласилась Мария. — Покажите мне, что сегодня стоит носить особе моего ранга.