Принцип кентавра
Шрифт:
Когда официант принёс заказ — три глинтвейна, запечённый сыр и порцию сосисок для фрёкен Голл, беседа оживилась. Хью нашёл наброски портрета пожилого мужчины с кустистыми бровями и мясистым носом. Насупленный взгляд, руки, сжавшие ручки инвалидного кресла.
— Это Борис Казарин? — спросил Хью у фрёкен Голл.
— Да, — отвечала она с набитым ртом.
— Похож? — спросил Хью у Лауры, а та прыснула и отрицательно покачала головой.
— Чем же не похож? — удивлённо спросила фрёкен Голл.
— У него совсем другой характер, он добрый и светлый человек, у него лучистые глаза, — спокойно ответила Лаура.
—
— Бриджит, ты просто запечатлела не самый лучший период в его жизни. — и, уже обращаясь к Хью, Лаура продолжила. — Борис два года назад перенес обширный инсульт, я думала, что потеряю его. …. Не верила, что врачам удастся что-то сделать. Но, слава богу, он потихоньку восстанавливается. По крайней мере, он может работать и как-то передвигаться, пусть и на коляске.
Хью постепенно всё больше узнавал о жизни Лауры
— Лаура, а ты сама-то, чем занимаешься? — спросил Хью.
— Учусь в художественном колледже при Мюнхенском университете.
— Лаура у нас тоже художница, — с гордостью сказала фрёкен Голл, — но ей ещё не хватает мастерства, со временем — получится.
— Да, — смущенно сказала Лаура, — Борис очень часто и помногу со мной занимается, и я сама усердно тружусь.
— Можно ли будет посмотреть и на ваши работы? — спросил Хью.
— Да, конечно, я могу завтра вечером принести альбом. — улыбнулась Лаура. И это означало, что они увидятся и завтра.
По окончании этого лёгкого ужина Лаура категорически запретила Хью провожать её, и они с Бриджит покинули «Веселую устрицу», а Хью, обрадованный тем, что он может беспрепятственно стащить стакан, из которого пила Лаура, остался в кафе. Официанту он сказал, что стакан разбился, уплатил за порчу и с трофеем в кармане отправился в гостиницу.
Глава 12. Очерк несуществующего журналиста
В гостинице «Паллада» портье вручил детективу толстый конверт. Шеф Свенсон пришёл на помощь, видимо, прислал инструкции молодому детективу. Хью отложил их чтение на потом, а сам, придя в номер, первым делом обработал похищенный стакан дактилопорошком и обнаружил несколько отпечатков пальцев. Все они были частичными и смазанными. Хью аккуратно перевёл их на скотч и приклеил к бумажному листу картона. Теперь осталось связаться со Свенсоном и попросить помощи в экспертном деле. Казалось бы, работа закончена и можно уезжать со спокойной совестью. Однако, это означало бы, что Хью Барбер не познакомится со странным Борисом Казариным, больше не встретится с Лаурой и не увидит ей рисунков Лауры и … и вообще его миссия закончена. Хью это никак не устраивало, к тому же он сказал себе, что если отпечатки пальцев будут непригодны к идентификации, то его задание будет провалено. Нужно все-таки проникнуть к Борису Казарину и утащить что-то, что могло бы принадлежать потенциальной Юю Майер.
А для этого надо было написать очерк. Миссию Петера Петерса нужно было завершить достойно.
Хью вскрыл конверт и прочёл короткое послание шефа Свенсона:
«Дорогой мой мальчик, надеюсь, что твоё расследование близится к завершению. Дважды секретарь Лилиан звонил мне и осведомлялся о ходе поисков. Несмотря на то, что на поиски
Хью невольно улыбнулся, читая строки о деньгах и о том, что надо бы беречь себя. Видела бы его мать — с ярким синяком, в порванном пиджаке…
В конверте содержался документ в виде финансовой выписки об имуществе Бориса Казарина. Он указал в декларации свой доход за прошлый год в виде пятнадцати тысяч марок, сообщил, что в его владении находится автомобиль «Порше 924», квартира площадью 200 квадратных метров в особняке «Шарлахрот». «Эх, вот и адрес Бориса», — подумал Хью. — В случае если не получится попасть туда законным способом — попробуем на манер Карлссона — через окно под крышей».
Потом, подшитая аккуратной рукой Ханны, следовала подборка статей немецких изданий за разные годы о Борисе Казарине. Хью прочёл их от корки до корки, тем более, что они представляли немалый интерес. Если писать очерк, то нельзя демонстрировать профессиональную непригодность и неинформированность. Хью Барбер переживал не только за репутацию мнимного Петера Петерса, но и за исполнение обещанного Лаурой. Она сказала, что обещает пригласить журналиста в дом Казарина только в случае, если ей понравится очерк.
Итак, что же представлял собой Борис Казарин?
О нем впервые заговорили немецкие газеты в 1962 году, когда художника со скандалом выставили из СССР. Печально известная выставка в Манеже закончилась полным разгромом студии авангардистов. Казарин был одним из тех, кто не хотел и не умел рисовать по заказу коммунистической партии. Учли и дворянское прошлое, и даже родство с каким-то протоиереем. Казарину дали неделю на сборы, и он оказался в Будапеште, откуда перебрался в Берлин. Всё это Хью Барбер почерпнул из короткого интервью Бориса Казарина относительно первой персональной выставки в Берлине. Судя по всему, выставка не имела большого успеха, так как следующая вырезка, датированная мартом 1968 г. начиналась словами: «Спустя несколько лет после творческого кризиса и молчания Борис Казарин открывает новую страницу своего творчества. Где его прежний пыл и задор? Где его рьяный авангардизм? Мы видим совершенно другого Казарина — мудрого, вдумчивого, спокойного. Серия пейзажей и портретов, предстающих зрителю на выставке «Зрелые плоды совершенства», удивляют своей гармоничной простотой и следованию традициям русского ренессанса начала 20 века. Но мы помним, что и Валентин Серов был не чужим Мюнхену. Обретёт ли своё второе «я» Борис Казарин на нашей гостеприимной земле…». Далее шёл фотопортрет мастера в профиль на фоне неясно виднеющихся картин.
Затем в подборку статей Ханна умудрилась сунуть невесть откуда взявшееся интервью декана факультета истории и теории искусств Мюнхенской академии художеств Теодора Бритца, который сообщил, что на их факультет прибыл новый сотрудник — художник с русскими корнями Борис Казарин, и на его мастерство преподателя рассчитывает факультет.
Последней была заметка «Русского Мюнхена», из которой Барбер почерпнул, что Борис Казарин был уволен из Мюнхенской академии художеств в связи с тем, что вёл политическую агитацию среди студентов.