Прирожденные лжецы. Мы не можем жить без обмана
Шрифт:
Через пару минут после того, как она покинула аудиторию, с преподавательского стола исчез ноутбук. По просьбе Лизы и Соула его взял человек, заглянувший в аудиторию, якобы привлеченный шумом.
Когда Лиза вернулась, она талантливо изобразила шок, вызванный пропажей дорогой вещи. Получалось, что студенты были единственными свидетелями преступления. Чуть позже им показали фотографии «подозреваемых» и попросили сказать, кто именно украл ноутбук. Фотографии настоящего «вора» среди них не было. Тем не менее кто-то из студентов опознал «преступника», а далее сработало «сарафанное радио» — все стали говорить о том, что ноутбук стащил именно этот человек.
Два дня спустя группу снова собрали, чтобы «кое-что уточнить». Предварительно студентам сообщили, что такой-то и такой-то из числа «подозреваемых» признался
С провокационной целью Соул сказал кое-кому из студентов, что их подозрения (ошибочные в действительности) оправдались. Они ничуть не были удивлены, так как, по их словам, «прекрасно запомнили преступника». То есть, как только прошла информация, что человек сознался, память свидетелей становилась кристально чистой и они начинали припомнить мельчайшие детали произошедшего.
А теперь посудите сами — даже если свидетелей того или иного преступления ничего не стоит ввести в заблуждение, то что уж говорить о тех, кто выносит суждения о случившемся только по протоколам и вещественным доказательствам?
В 2006 году психолог лондонского Университетского колледжа Хайшол Дрор в рамках эксперимента пригласил к себе шестерых специалистов по дактилоскопии. Он показал им образцы отпечатков пальцев и попросил определить, какие из них остались на изъятых с места преступления вещах. После того как специалисты сделали заключение, им была предложена новая информация: одним сказали, что человек, которому принадлежат отпечатки, признался в совершении преступления, а другим — что подозреваемый в момент совершения преступления находился в руках полиции. В результате четверо из шести экспертов усомнились в своих выводах и приняли совершенно новое решение.
Признание — настоящее ядерное оружие в ряду доказательств по делу. Но, к сожалению, мы не можем с полной уверенностью сказать, насколько оно искренно. Как известно, индивидуальные особенности человека заложены в молекулах ДНК, и если следов ДНК конкретного человека на месте преступления не обнаруживается, говорить о том, что он виновен, преждевременно. ДНК-экспертиза не раз помогала «Проекту „Невиновность“» реабилитировать в глазах правосудия незаконно осужденных. Более двухсот пятидесяти человек были оправданы — и при этом четверть из них во время расследования сознавалась в совершении преступления. Для кого-то «повесить» на себя чужую вину — способ самовыражения, попытка привлечь к себе внимание и даже заработать своего рода славу. (В 1932 году сотни людей признавались в том, что это они похитили полуторагодовалого сына американского летчика Чарльза Линдберга, известного тем, что он первым совершил трансатлантический перелет.) Однако ни для кого не секрет, что признание может быть сделано и по другим причинам. В частности, некоторые подозреваемые сознаются в совершении преступления под грубым напором следователей, проводящих допрос. Полицейские, работающие над сложным делом (особенно если оно привлекает к себе внимание общественности), сами находятся в затруднительном положении — их задача наиболее эффективно провести расследование. А потому они — настоящие мастера создавать у допрашиваемых впечатление, что в их положении лучше всего сознаться, даже в том, чего на самом деле не совершали. Например, опытному следователю ничего не стоит убедить подозреваемого в том, что ему грозит смертная казнь, если он не сознается (именно так было в случае с «норфолкской четверкой»). Когда у подозреваемого не остается сомнений, что ему никто не собирается верить, он все больше склоняется к мысли, что придется взвалить на свои плечи вину, пусть и чужую. Ведь именно это может стать последней соломинкой, ухватившись за которую удастся избежать электрического стула.
Сторонники применения МРТ в качестве детектора лжи утверждают, что, пока еще несовершенная технология со временем будет развиваться, дело за практикой. Что ж, вполне возможно, когда-нибудь МРТ позволит нам преодолеть изворотливость преступников. Но если бы Джозефа Дика протестировали на всех аппаратах, распознающих ложь, то они, скорее всего, однозначно свидетельствовали бы о его виновности. Почему? Для того чтобы понять это, давайте подумаем, насколько лживыми могут быть наши собственные мысли.
В 1980-х годах психолога Элизабет Лофтус не раз вызывали в суд в качестве эксперта. Эта милейшая дама не уставала повторять: если умный, образованный и совершенно нормальный человек помнит что-то определенное, то это вовсе не значит, что его воспоминания точны.
Одна из первых научных работ Лофтус была посвящена дорожно-транспортным происшествиям. Спонсором ее исследований выступило Министерство транспорта США. В ходе эксперимента Элизабет показывала испытуемым видеозаписи мелких дорожных аварий, затем просила описать увиденное. Чтобы «помочь» испытуемому, она задавала одни и те же наводящие вопросы, но каждый раз с использованием разных слов и интонаций. Когда она интересовалась, на какой скорости двигались машины, прежде чем вмазаться друг в друга, испытуемые называли совсем другие цифры, чем когда звучало корректное соприкоснулись. Как видите, в самих вопросах может содержаться намек на ответ.
В своей дальнейшей исследовательской деятельности Элизабет была полна решимости доказать, что полагаться на память как на источник информации не всегда возможно, потому что память может извратить наши воспоминания. Она считала необходимым найти практическое подтверждение этой теории, так как последняя может в корне изменить традиционные представления о свидетельских показаниях и тем самым повысить эффективность применения законодательства.
В ходе одного из экспериментов участникам было показано видео с инсценировкой убийства на многолюдной городской площади (что называется, средь бела дня). После просмотра видео участникам эксперимента роздали письменную информацию об убийстве, в которой некоторые факты были намеренно изменены. Так, темно-синяя машина превратилась в белую, а у гладко выбритого мужчины вдруг «выросли» усы. Как и предполагалось, изучив эти материалы, некоторые стали утверждать, что машина и в самом деле была белой и что отличительной чертой «убийцы» были иссиня-черные усы.
Вскоре исследованиями Лофтус заинтересовались адвокаты. Ее стали приглашать в качестве эксперта в суд, для того чтобы она дала свое заключение о надежности свидетельских показаний (ведь это заключение, так или иначе, можно было обратить в пользу подзащитного). Выводы психолога (часто неожиданные для присутствующих) заставляли присяжных задуматься о том, насколько точны представленные им доказательства. Опираясь на заключение эксперта, можно попросить свидетелей еще раз подумать, могут ли они поручиться за непогрешимость своей памяти. Апеллируя к следователям, можно подчеркнуть, что они, пусть неосознанно, могли убедить свидетеля в чем-то, что он потом начал воспринимать как действительность. Была ли та машина синей? На том мужчине был серый пиджак? Это вообще был мужчина?
В конце 1980-х годов суды Северной Америки были завалены делами, связанными с жестоким отношением к детям; в качестве истцов обычно выступали взрослые люди, сохранившие в памяти прежние обиды.
Многие психологи называют детские обиды причиной всевозможных психических расстройств. В психологии широко распространена точка зрения о том, что наш разум стремится выместить травмирующие воспоминания из области сознательного в область бессознательного. Иными словами, человек стремится изгнать из памяти неприятные для него события, но так или иначе они сохраняются и однажды могут напомнить о себе. Для того чтобы избавиться от расстройства, вызванного реальной или придуманной детской обидой (так называемый синдром фальсифицированной памяти, или склонность к ложным воспоминаниям), необходимо установить первопричину расстройства. Это можно сделать либо путем гипноза, либо в ходе длительной психоаналитической терапии.