Прирожденный воин
Шрифт:
– Я присмотрюсь. Но они от меня в стороне... В пещерах вся работа выполнена...
3
Доктор хорошо зарабатывает. И потому не жалеет денег, когда просто так, ради удовольствия Тобако с Пулатом, жжет бензин на московских улицах. А они удовольствие испытывают в полном объёме.
– Что он вертится из переулка в переулок... – ворчит Тобако. – Уж выскочил бы на Кольцевую и устроил гонки на выживание...
– Не рискнёт... – говорит Пулат.
– Почему?
– На тебя не надеется... Знает, что ты не вытерпишь и примешь участие. Естественно, всех обойдёшь... И упустишь своих оппонентов... А этого допустить
– Да, – Андрей соглашается. – Это причина веская...
А Доктор катается в своё удовольствие.
Пулат время от времени поднимает бинокль. Рассматривает, когда предоставляется возможность, идущий впереди «БМВ». Благо стёкла в автомобиле не тонированы.
– По-моему, в третий раз набирают номер и не разговаривают...
– Пора бы понять, что дело это бесполезное, и отправиться туда, где их ждут...
Звонит «мобильник» в кармане Виталия.
– Слушаю.
– Виталий, это Басаргин. Определили номер трубки, что была во взрывном устройстве. Трубка зарегистрирована на одного чеченца, гражданина Голландии. В Голландии зарегистрирована... Я с этим чеченцем работаю. Сейчас отслеживаем звонки на эту трубку. Вот... Вот... Подключаем на спутник... Второй звонок с одного и того же номера... Только перед этим звонили...
– Наши ребята звонят... Я вижу... – Бинокль опять поднят к глазам. – Это они...
– Отследите, куда они поедут.
– Этим и занимаемся. Что там с первыми? В «Опеле Фронтере»?
– Они к нам отношения не имеют... Случайно попали в переделку. Один имеет лицензию на оружие. Второй без лицензии. Но взрывчатка в машине... Парни крупно попали... Но они – не наши. Работаем по своим.
– Работаем. Долго они названивать не будут.
– Группа захвата «Альфы» предлагает свои услуги.
– Сами не дети...
– А если они едут туда, где сели нам «на хвост»?
– Посмотрим...
Пулат оказался прав. Едва Доктор выезжает на Ленинградский проспект, его преследователи притормаживают, «БМВ» сердито фыркает, выпускает из выхлопной трубы клубы сизого дыма, словно очень недоволен нежеланием «Мерседеса» взлететь на воздух, и обескураженно поворачивает направо. Второму «БМВ», казалось бы, надо ехать туда же...
– Там улица пустынная... Заметят нас... – Тобако в задумчивости слегка притормаживает тоже, потом круто вертит рулевое колесо и разворачивается, нарушая не только правила дорожного движения, но и правила собственной безопасности, вызывая возмущённый рев прерывистых автомобильных сигналов. Но и здесь сказывается мастерство водителя. Андрей выворачивает между двумя машинами, газует при отжатом до конца тормозе, что поворачивает машину в противоположном направлении, и ловко встраивается в ряд встречной полосы движения, избежав, казалось бы, неизбежного столкновения.
– Как надо ненавидеть свою машину и сидящего рядом пассажира, чтобы показывать такие трюки... – философически оценивая происшедшее, качает головой Пулат и потирает руки. – И что дальше?
Между тем Тобако перестраивается в первый ряд, выезжает на боковую улицу, параллельную той, на которую свернули преследуемые. Едет по узкой улице на высокой скорости. Пешеходов здесь мало, но они почему-то желают гулять по проезжей части. Тобако резонно никого из пешеходов не боится, справедливо считая, что это они должны бояться быстро летящую машину. Они видят её издалека и уходят с дороги. И уже через три перекрёстка при взгляде вправо мелькает «БМВ» с киллерами.
– Мне кажется, я знаю конечную точку... – говорит Тобако. – Если они сейчас свернут направо, значит, я прав... Гонят в ментовку... К заказчику...
Он сам сворачивает направо
– Точно... В Ментовку... Майор, говоришь, Шерстобитов? Сообщай Басаргину. Пусть включает в дело группу захвата...
– Может, сами?.. – Судя по голосу, Пулат слегка расстроен. Ему очень хочется взять штурмом отделение милиции и «повязать» там все должностные чины. Будет о чём вспомнить на старости лет. Тем не менее он понимает, что здесь распоряжается не он и даже не Ангел, который, разумеется, с удовольствием поддержал бы такую инициативу. И потому набирает номер Басаргина.
– Это Пулатов... Вот мой уважаемый водитель утверждает, что наши оппоненты движутся целенаправленно в сторону ментовки, где надеются встретить тёплый приём со стороны господина майора Шерстобитова. И просит твою группу захвата. Пусть поторопятся, чтобы ребятки не успели стереть из памяти трубки номер. Это будет единственной уликой против них. Предположительно они направятся прямиком в кабинет майора Шерстобитова...
– Хорошо, – соглашается Басаргин. – Группа сидит в машине возле нашего дома. Они выезжают. Доктор сейчас звонил. Он предполагает тот же самый маршрут. И имеет желание лично поучаствовать в задержании. Не пугайтесь, когда увидите его там. Кстати, Виталий, приезжали люди от Мочилова. Твоих подопечных увезли, и надеюсь, что ты с ними больше не увидишься.
– Нам ждать результата около ментовки?
– Нет. Проследите только, чтобы «альфовцы» вовремя успели. Чтобы не упустить ребяток... Мы подключаемся к телефону Шерстобитова через спутник. Если что, и ребятки попытаются выйти раньше, берите их... Хотя в кабинете майора это сделать лучше. Тогда можно взять всех сразу, во главе с самим майором...
У майора Шерстобитова не самый просторный кабинет в отделении. И должность не самая значимая. Он отвечает за надзор. Хитрая это штука – надзор, и самому надо быть очень хитрым, когда каждый освободившийся уголовник пытается тебя обмануть, выставляя себя невинной овечкой. Шерстобитов заметно пузат, имеет весомый нос и маленькие, ничего не выражающие глаза. Именно это – ничего не выражающие глаза – майор считает своим главным оружием. Никто и никогда не поймёт, что он думает и что он может предпринять. И эти двое не понимают. Глаза выдают человека чаще всего. Не руки, которые можно спрятать под стол или за спину или даже в карманы засунуть и там сворачивать, давая душе отдышину, фигу, не голос, который можно научиться контролировать и регулировать, а если не можешь регулировать, то можешь подкорректировать вовремя подоспевшим надсадным кашлем. Но глаза передают моментальную реакцию на ситуацию. Шерстобитов всегда смотрит одинаково грустно. И это единственное выражение, которое он может себе позволить.
Эти двое сидят напротив. Один на стуле за столом, второй на стуле у стены. Вот их выдаёт буквально всё. И руки – не знают куда их деть, руки просто-напросто мешаются. И голос, срывающийся при объяснениях с одной тональности в другую, – так бывает, когда человек оправдывается, зная за собой вину. И глаза тоже – прежде чем слово говорится, выражение одно, после слова другое. То вопрос – поверят или нет слову, то надежда, что поверят, то страх, что не поверят...
– Так что же всё-таки случилось? Почему не сработало? – спрашивает майор, и они не слышат в голосе ни раздражения, ни досады. Голосом Шерстобитов владеет прекрасно. Он ровный, никогда не срывается. Более того, майор умышленно произносит слова так, что не все разобрать можно. Словно у него дефект дикции. И не видят они в глазах досады, злости или недоверия.