Пришествие князя тьмы
Шрифт:
— Пошли. Отведу тебя к приемной комиссии. Заждались уже, поди.
Я скрипнул зубами, но послушно проследовал за магистром. Вот ведь засада! А я-то, наивный, размечтался о задушевной беседе.
Мы вошли в просторный зал, где за длинным столом восседали шишки Академии — ректор, Нинель Валентиновна, наш декан и прочие мантии. Ну и куда же без отца Григория.
— Что ж, Иван Ведьминов, — важно пробасил ректор. — Настал час определить твою судьбу. Сейчас решим, куда тебя направить — в духовенство или в офицеры. Прошу высказаться всех присутствующих!
И
Я сидел молча, скрестив руки на груди и кривя губы в ехидной усмешке. Ишь, раскудахтались, пернатые!
Наконец, ректор рявкнул, перекрывая бедлам:
— Да будет же! Хватит уже, в самом деле. Вы на его метку поглядите — первозданная мощь! С таким талантом парню только на поле боя, на кой-ляд ему ваши молитвы сдались?
Я мысленно зааплодировал. Хоть один здравомыслящий человек нашелся!
Но тут подал голос Григорий:
— Не спешите, господин ректор. Дар у мальчика и впрямь диковинный. Нужно для начала основы постичь, фундамент заложить. А уж потом решать — в экзорцисты или в вояки.
И так это елейно, так подобострастно! Тьфу, аж противно стало. Знаю я эти ваши «основы» — из кельи не вылезешь. Ну уж нет, на эту удочку я не поведусь!
Однако поп, похоже, всерьез решил заполучить меня в свои загребущие лапы. И тут он выдал такое, что я чуть со стула не грохнулся:
— А что, господа, я помогу юному дарованию! Подкину деньжат, перста справного прикупить. Зачтется на том свете!
Ах ты ж хитрожопый сукин сын! Еще и подкупить меня удумал, крыса церковная. Ишь, размечтался — на «печеньки» взять.
— Благодарю за щедрое предложение, — процедил я, глядя Григорию прямо в глаза. — Вот только это ни к чему. Как-нибудь сам перста раздобуду.
По залу пронесся дружный вздох. На меня таращились как на полоумного — еще бы, отказаться от дармовых деньжищ! Тут впору крышей двинуться.
Но мне плевать. Я себе цену знаю — и уж точно не стану продаваться за жалкие подачки. У Князя Инферно, знаете ли, гордость имеется. И быть обязанным этой церковной крысе — увольте, себе дороже.
Однако Григорий не унимался:
— Ну что ты, сынок! Я ж от чистого сердца, по-отечески. Тяжко тебе придется одному-то. Надумаешь — обращайся.
Я обвел комиссию надменным взглядом, всем своим видом излучая ледяное спокойствие и непоколебимую уверенность. В конце концов, у меня за плечами тысячи лет в роли Князя Тьмы — не пристало тушеваться перед кучкой смертных, пусть даже и облеченных властью.
— Позвольте, господа, внести ясность, — произнес я, чеканя каждое слово. — Я принял окончательное и бесповоротное решение. Мой путь отныне и навсегда — офицерская стезя, как и у моего покойного батюшки. Это продиктовано не только велением сердца, но и трезвым расчетом. Уверен, на военном
При этих словах отец Григорий не удержался от едкого смешка. Его колючий взгляд впился мне в лицо, словно пытаясь прожечь насквозь и вывернуть душу наизнанку.
— Надо же, какая трогательная сыновья преданность! — процедил он, скривив тонкие губы. — И это при том, что Владислав Ведьминов, насколько мне известно, не отличался особой чадолюбивостью. Особенно по отношению к болезненному и никчемному, с его точки зрения, отпрыску. Что ж, видать, в корень зрил, царствие ему небесное.
На миг перед моим мысленным взором пронеслась вереница чужих воспоминаний — горьких, саднящих, выматывающих душу. Бесконечные попытки тщедушного мальчишки добиться отцовского расположения, заслужить хоть каплю обычного человеческого тепла… И неизменное разочарование в ответ. Боль непонимания, щемящее чувство собственной неполноценности, желание провалиться сквозь землю…
Я стиснул челюсти, пытаясь совладать с накатившей волной жгучей обиды и ярости. Ну какого лешего?! Только этого мне не хватало — страдать по всяким ничтожным человечишкам! Я тут, понимаешь, инкогнито пытаюсь сохранить, высокие материи постигаю, а меня в трясину соплей затягивает. Совсем старею, надо с этим что-то делать…
От дальнейшего самобичевания меня отвлек повысившийся голос Нинель Валентиновны. Она вскочила со своего места, прожигая Григория негодующим взором.
— Ну знаете ли, святой отец! — гневно выпалила магистр Крамская. — Это уже попросту за гранью! Как вам только совести хватает молоть подобную чушь? Да еще и в лицо бедному юноше, которому и без того несладко пришлось! Где ваш хваленый такт, где элементарная деликатность? Вы ведь наставник, педагог, а ведете себя хуже базарной торговки!
В запале она даже привстала, упираясь ладонями в столешницу. Ее обычно гладкие черные волосы начали потрескивать и подниматься дыбом, словно наэлектризованные. По коже пробежали голубоватые искорки, а в расширенных зрачках заплясали молнии.
Офигеть! Вот это я понимаю, истинная валькирия! Грозная, воинственная. Персту с такой-то энергетикой впору целые армии в бой водить. Красотища!
И словно в подтверждение моих мыслей, в зале начало твориться форменное светопреставление. Лампы замигали, с них посыпался град ослепительных искр.
Нинель, стало быть, электрический перст. Выходит, все эти всполохи — ее рук дело. Мощно, ничего не скажешь! И, похоже, распаляется она не на шутку. Уж не из-за меня ли старается? Любопытненько.
Однако долго предаваться размышлениям мне не дали. Нинель Валентиновна, бросив красноречивый взгляд на ректора, решительным шагом направилась к моим документам.
— Довольно препираться, — отрезала она, и голос ее прозвучал словно удар хлыста. — Вопрос с поступлением Ивана решен окончательно и бесповоротно. Данным распоряжением он официально зачислен на офицерскую кафедру. Прошу любить и жаловать!